— Думаю, ты была уже достаточно взрослая, чтобы справиться, — сказал Майкл в первый же день их знакомства. — Ты уже перестала быть ребенком. Ты миновала стадию, на которой, по мнению психологов, дети, слишком маленькие, чтобы осмыслить потерю, ощущают, что их покинули все и навсегда.
— Ее последние слова были бессмыслицей, — сказала Ева.
— Нет, ты не права, — заметил Майкл. — В них был смысл — потому что она произнесла их. И хотя не знаешь, что она хотела сказать, они имеют смысл, потому что она сказала их тебе, как мать дочери.
— Да, — сказала Ева.
— Понимаешь, если конкретный смысл произнесенных слов неясен, — продолжал Майкл, — это не значит, что он отсутствует.
Этот разговор стал одной из главных причин, почему она вышла замуж за Майкла. Он показался ей человеком, с которым возможно вести беседы на особом уровне.
Бедный Майкл. Девушка по имени Эмма Саквил в конце концов устроила ему веселую жизнь. Правда, притаилась на автоответчике и лишь ждала, пока они вернутся из Норфолка. Но в их последний разговор ей показалось, что Майкл приходит в норму. Небольшое издательство решило напечатать сборник его стихотворений. Два появятся, кажется, в «Литературном приложении «Тайме». Майкл был по-детски счастлив по этому поводу. Но Астрид и на этот раз не пожелала с ней говорить, а Магнус был в библиотеке со своим другом, они готовились к экзаменам.
Ева: Священником? Почему — священником?
Майкл: Да я говорил ему, что сначала необходимо принять веру, что нельзя просто так взять и стать священником, но он посмотрел на меня как на кретина, — впрочем, он всегда смотрит на меня как на кретина. Ты не волнуйся, с ним все нормально, он очень огорчится, что не поговорил с тобой, вообще у нас все хорошо.
Ева: А как Астрид?
Майкл: Нормально, у нас все нормально.
Ева: Она продолжает одеваться во все красное?
Майкл: Послушай, у нее все хорошо. Ты не переживай. С ней полный порядок. У нее появились друзья. Она теперь делает альтернативную школьную газету, так, кажется. Сейчас она у себя, пишет очередной манифест. Яблочко от яблони.
Ева: Манифест? Ну неправда, я никогда не писала манифестов! О чем речь-то?
Майкл: Откуда мне знать? Так она мне и рассказала. Но зато она продемонстрировала мне значок — она сама делает их для своих друзей. И великодушно заявила, что может сделать и мне.
Ева: Да ты что? Майкл, ты счастливчик, живешь праведной жизнью.
Майкл: Правда, у меня был выбор: взять со словом «Воображение» или «Страх».
Ева: Воображение и страх?
Майкл: Да, именно так.
Ева: И что же ты выбрал?
Майкл: Нет, это секрет.
Ева: Тогда понятно, трусишка.
Майкл: Ха-ха.
Ева: Майкл, передай им обоим, что я их ужасно люблю. Что я думаю о них, сразу как только проснусь и перед тем как засыпаю. Я вижу их так ясно, словно они здесь, со мной.
Майкл: Ну, это уж слишком. Я точно знаю, что они здесь, со мной.
Ева: Знаю, знаю.
Майкл: Это я сужу по счетам из магазинов. Кстати, а как же я? Обо мне ты тоже думаешь?
Ева: Да, конечно. Ну да, я иногда вспоминаю о тебе. Как решил назвать-то?
Майкл: Что назвать?
Ева: Твой сборник стихов. Ты придумал название?
Майкл: А-а. Ну да. Я как-то забыл об этом. Надо бы нам почаще созваниваться. Он называется «Леди исчезает».
Ева: «Леди исчезает». А хорошо.
Майкл: Тебе нравится?
Ева: Кстати, тебе много заплатят?
Майкл: Хорошая шутка.
Ева: Нет, я серьезно, как у вас с деньгами?
Майкл: Ну, как сказать, пока мы держим оборону, но апачи явно готовят атаку, и я не думаю, что сборник сонетов надолго сдержит из ярость.
Ева: …То есть?
Майкл: То есть. Я не знаю, что будет дальше. Просто стараюсь не думать об этом.
Ева: Знаешь, я тоже поиздержалась.
Майкл: О! Это значит, что скоро ты вернешься домой?
На той стороне Каньона Ева снова увидела свою мать. На этот раз она уже не лежала в больничной койке, куда там! Она была молода, беззаботна и как будто стояла, опершись локтями на кухонную стойку, глубоко задумавшись. Она помахала Еве, и Ева разглядела, что та опирается на тонкую пластиковую панель, повиснув в прозрачном воздухе, а под ее ногами, болтающимися в пустоте, носятся крикливые вороны. На той стороне Большого Каньона стоял и тот, кто был ее отцом. Он картинно висел в воздухе над пропастью, над общей могилой длиной в 250 миль, шириной десять и глубиной в одну милю. Он казался старше, как-то грузнее, облысел. На нем был элегантный костюм; он открыл объятья ей навстречу. И тоже помахал ей рукой. А потом — и матери. И та помахала ему в ответ. А они оба, наконец воссоединившись, улыбнулись и вместе помахали ей на прощанье, словно находились на отдыхе в чудном месте, искренне наслаждаясь жизнью, и это было их долгожданное обращение к ней, которое наконец-то осуществилось.
Нет-нет. Она созерцала северный обрыв Большого Каньона, по-прежнему недоступный из-за погоды. Сезон еще не открылся, хотя на дворе стоял май. Но предлагались экскурсии на вертолете, было бы желание. Господи, да стоит купить билет — и лети на здоровье.
Потом она подумала: пожалуй, я поеду на север и хотя бы найду его дом. Надо же посмотреть на места, где я могла вырасти.
Она купила карту автодорог за наличные. А машину взяла по кредитке в Лас-Вегасе. Я не уверена, что карточка действительна, сказала она продавцу в салоне подержанных машин. Кажется, крепкий мужик в рубашке с короткими рукавами, на нее запал. Он подмигнул ей и достал переносное устройство для операций с кредитками. Ох, не верю я вам, девушка, сказал он. Но я ничем не рискую. Все застраховано.
И вот Ева сидит на крыльце брошенного дома с газетой под мышкой. Крыльцо жалобно поскрипывает. Наверное, подгнило. Интересно, это его дом? Она не знала. Да какая разница? Она посмотрела на горы. Там в ночной тьме на фоне хребта, четко выписанные в лунном свете, возникли все Евы, в которых она могла превратиться на протяжении жизни. Они все взялись за руки и закружились в шотландском танце, высоко подкидывая ноги. Одна была Ева-американка. У нее была идеальная кожа, она удачно вышла замуж. Жила она в доме, на крыльце которого сейчас сидела Ева, со своими детьми, все — мальчишки, и мужем, владельцем конюшни; это их прекрасные лошади паслись на сказочных полях. Рядом с ней выплясывала другая Ева — американка, истинная ковбойша, она так и не вышла замуж и была сама себе хозяйка. Загорелая, пышущая здоровьем, словно золоченая статуэтка, он работала на ферме и разводила красавцев-чистокровок. Руки у нее были рабочие, сильные. Она знала, как содержать лошадей и как их объезжать. Следующая была Ева почти как настоящая, с одной разницей: ее мама не умерла в сорок лет. Эта Ева была счастлива. Она словно излучала свет. Рядом была Ева, которая так и жила с Адамом Беренски. Лицо-маска. Рядом Ева, которая не встретила в своей жизни Адама Беренски. Это было непостижимо. Ева не могла представить, какова эта Ева. Дальше пошло легче — Ева, ставшая стюардессой, о чем она мечтала лет с восьми. Такая стильная, четкая. Ее пиджак а-ля шестидесятые был застегнут на все пуговицы.
