Я подумала:
— Да.
— Тогда, рыбка моя, все в порядке. Телу нужно доверять, оно куда умнее тебя.
— Спасибо, Марджи.
Я нажала на кнопку разъединения. Дама, дожидавшаяся снаружи, бросила на меня злобный взгляд.
Я не помню, что заказала и что ела, помню лишь, что мы много говорили и смеялись, а к концу вечера большая часть еды осталась у меня на тарелке.
Мы вышли из ресторана, и Грег спросил, не приглашу ли я его в гости.
Я кивнула.
А потом, когда мы лежали в постели, Грег сказал:
— Без одежды ты очень красивая.
Я попыталась пошутить по поводу своей неказистой одежды, но Грег остановил меня:
— Не надо шуток, не сейчас. — Он погладил меня по лицу, совсем мягко, как птичку. — Чувствуешь себя поувереннее, да? — Он вгляделся в меня сквозь густой полумрак. — Вот и умничка.
Я удивилась — как он это понял. Я так давно не чувствовала себя уверенно. Я положила ладони на его крепкую спину — кожа казалась пористой, словно его внутренний жар и мой внутренний жар были, по сути, одним общим пламенем.
Прикосновения его были восхитительны — сильные руки, изумительный рот, — но потом мы оказались в точке, где мне захотелось остановиться. Тело просило продолжать, разум твердил: продолжишь — окажешься к нему прикованной. Он по-прежнему оставался… нет, не чужим, но другим. И я начала издавать звуки, которые можно было принять за оргазм.
Когда мои совершенно искренне звучавшие стоны стихли, он прижался губами к моему уху.
— Барб, — прошептал он, — пожалуй, мы не станем на этом останавливаться.
Мы не остановились. И это было неописуемо. И в конце я поняла, что связана с ним так, как не думала быть связанной.
Я отвернулась, чтобы подушка впитала слезы. Слезы по разрушенным укреплениям, слезы беззащитности, возникающей из зависимости от другого, слезы стыда, одиночества, слезы по зря потраченному времени, слезы жалости к моему собственному телу и всем другим телам. Грег прижал меня к груди, поглаживая по голове.
— Только мы, — сказал он. — Ты и я.
Я не то чтобы плакала, просто роняла слезы, пока пруд внутри не пересох.
Грег протянул мне свою рубаху. Я высморкалась в нее, решив, что это носовой платок.
Потом я уснула.
Проснулась около полуночи — Грег тихонько высвобождался из моих рук.
— Нужно выпустить Рекса, — сказал он.
И поцеловал меня в лоб.
На следующий день
Проснулась я одна, в своей кровати в доме Набокова. Зарылась носом в подушку, где раньше лежала голова Грега. Как хорошо.
На кухне обнаружился листок бумаги, придавленный стаканом. Два косых крестика вместо «целую» и буква «Г».
Я приготовила идеальный завтрак: яйцо всмятку на поджаренном хлебе с маслом. Пока яйцо варилось, я нарезала на четвертинки всяких сморщенных корнеплодов, полила оливковым маслом, посолила и сунула в духовку. А раз уж духовку все равно пришлось включать, я запихала туда еще и кость, пусть пропечется до мягкости — вдруг я увижу Матильду или Рекса.
Явилась Марджи, принесла пончики с повидлом. А, ну конечно, среда, сегодня она ест. Вместе с ней я съела второй идеальный завтрак за столиком в саду. Вышло солнце, почти пригревало, повсюду раскрывались цветы, по газону гонялись друг за другом два кролика.
Марджи протянула руку и стерла след от повидла с моего подбородка.
— Как оно все прошло с Грегом Холдером?
— По-моему, просто отлично. — Я слизала остатки повидла с пончика.
— Не наделай глупостей. — Марджи протянула мне салфетку. — Кстати, к вопросу о будущем: университет просит тебя поучаствовать в коллоквиуме на набоковской конференции.
— Что?
Я уставилась на красавицу Марджи; на языке застыли красные комья повидла.
— Коллоквиум называется «Страсть и взаимность: „Лолита“, Набоков и современная литература».
— Я-то им зачем понадобилась?
Мне примерещилось, что эти ученые просто хотят поиздеваться надо мной, сунувшейся со своими глупыми рассуждениями в их научные штудии. Или в этой безумной стране я вдруг сделалась специалистом по Набокову? Домохозяйка, имеющая привычку наводить порядок в дочкином шкафу, заслуживает того, чтобы оказаться в одной аудитории с литературоведами, посвятившими всю свою жизнь изучению Набокова? Такое возможно только в Онкведо. В Париже или в Москве я бы стояла в гардеробе и брала на хранение их портфели.
Марджи бросила в коробку недоеденный пончик:
— Тебе заплатят небольшой гонорар плюс ночевка в здешнем «Хилтоне».
Откуда Марджи узнала, что я просто обожаю отели?
Представать перед злорадными учеными мужами мне совсем не хотелось, но Марджи сказала, что я просто обязана поехать на конференцию.
— Тебя пригласили, — подчеркнула она. — Вот и пойдешь. Будешь продавать там книги. И вся история.
Она слизала с пальцев карамельную глазурь и распорядилась, что мне надеть.
Когда Марджи ушла, я стала делать перед самой собой вид, что совсем не жду звонка от Грега. Включила пылесос, чтобы, если телефон зазвонит, не услышать. Убрала пылесос, перетерла все зеркала в доме, чтобы услышать, если телефон зазвонит. Он не звонил. Когда не стало сил это выносить, я пошла в лес прогуляться.
Я шагала под деревьями, на которых лопались почки, и мне казалось, что тело мое изнутри стало мягким и податливым, как пончик. Я прекрасно усвоила на своей старой работе, что женщины влюбляются в тех мужчин, которые подходят им физически. Одна из многих гнусных шуток нашей физиологии. Мужчина как бы побывал в новом ресторане, — может, он сходит туда еще, а может, и нет, а для женщины это все равно что открыть свой собственный ресторан. Я не уверена, что это уместное сравнение.
Я хотела оградить себя от любви, но снова и снова проигрывала в памяти весь вечер, каждую ласку — и нежность страсти была еще так свежа. Почему оно так? Я не хотела зависимости, подчиненности. И все же мир изменился. Не для других — они по-прежнему уходили утром на работу, покупали сэндвич и кока-колу на обед, лазали в Интернет — посмотреть, как там идет их жизнь, — но мой мир стал другим.
А мир Грега, наверное, остался таким, каким был всегда. Я видела, как он прогоняет длинные доски через циркулярную пилу — за ухом карандаш, из покрытого опилками радиоприемника звучит музыка Стива Миллера, теряясь в вое пилы, у двери лежит Рекс и лижет лапу.
Я видела: Грег продолжает жить, как прежде, тело у него такое же цельное, он не пересекал никаких границ, он не ведал этого нежного размягчения. И за это я его почти ненавидела.
Мир изменился. Мой мир изменился. Я только что переспала с мужчиной — впервые после зачатия Дарси. Мама моя уехала в свадебное путешествие. Папа пребывал на небесах. Хуже того, завтра должен был наступить мой чертов день рождения, чертов сороковой день рождения.
