Эмили, плотно сжав губы, пошла за ножницами. Она расплела косу и отделила передние пряди. Чик-чик… это лязгнули ножницы. Блестящие локоны упали к ее ногам. Через минуту у Эмили была челка, о которой она так давно мечтала. Прямо на лоб спускалась блестящая, слегка волнистая, черная бахрома. Челка сразу изменила все ее лицо, сделав его лукавым, интересным, загадочным. На один краткий момент Эмили замерла, с торжеством глядя на свое отражение.
А затем… ее охватил подлинный ужас. Ох, что она натворила! Как рассердится тетя Элизабет! К испугу добавились и укоры вдруг пробудившейся совести. Это был дурной поступок. Не следовало идти против воли тети Элизабет. Ведь тетя Элизабет приютила ее в Молодом Месяце… разве в этот самый день Рода Стюарт не дразнила ее в очередной раз в школе тем, что она «живет на подачки родственников»? А она, Эмили, отплатила тете Элизабет непослушанием и неблагодарностью. Тот, кто носит фамилию Старр, не должен так поступать. Совсем потеряв голову от страха и раскаяния, Эмили схватила ножницы и срезала челку — срезала прямо под корень. Еще хуже! В отчаянии она смотрела на свое отражение. Всякий, кто взглянет на нее, заметит, что челка была подстрижена, так что гнева тети Элизабет не избежать. И вдобавок она сделала из себя настоящее пугало. Эмили заплакала, подняла упавшие на пол локоны, торопливо сунула их в мусорную корзинку, задула свечу и прыгнула в постель в ту самую минуту, когда в комнату вошла тетя Элизабет.
Эмили уткнулась лицом в подушку и притворилась, что спит. Она боялась, что тетя Элизабет спросит ее о чем-нибудь и будет настаивать, чтобы она подняла голову, когда будет отвечать. Такова была традиция Марри — разговаривая с людьми, смотреть им в лицо. Но тетя Элизабет молча разделась и легла в постель. В комнате было темно… очень темно. Эмили вздохнула и перевернулась на спину. Ноги у нее замерзли, а в постели, как ей было известно, лежала бутылка из-под джина, наполненная горячей водой. Но она считала, что не имеет права воспользоваться этой грелкой, так как оказалась слишком скверной… слишком неблагодарной.
— Перестань извиваться, — сказала тетя Элизабет.
Эмили больше не «извивалась» — по меньшей мере, физически. Мысленно она продолжала смущенно ежиться. Сон не шел к ней. То ли озябшие ноги, то ли совесть — а возможно, то и другое вместе — не давали уснуть. Да еще и страх… Она боялась наступления утра. При свете тетя Элизабет сразу увидит, что произошло. Если бы только все уже кончилось… если бы только разоблачение осталось позади. Эмили забыла об осторожности и снова поежилась.
— Что ты такая беспокойная сегодня? — спросила тетя Элизабет с большим неудовольствием. — Насморк у тебя, что ли?
— Нет, мэм.
— Тогда засыпай. Не выношу, когда так извиваются. Это все равно что лежать в кровати с угрем… ой!
Тетя Элизабет, сама немного завертевшись в постели, задела ногой холодные ступни Эмили.
— Помилуй, детка, у тебя ноги как лед. Ну-ка, положи их на бутылку.
Тетя Элизабет подтолкнула бутылку с водой под ноги Эмили. Каким приятным и успокаивающим было тепло этой бутылки! Эмили, как кошка, пошевелила пальцами ног возле грелки, и вдруг поняла, что не сможет дождаться утра.
— Тетя Элизабет, я должна признаться…
Тетя Элизабет была усталой и сонной; ей не хотелось слушать никаких признаний в эту минуту. Не слишком любезным тоном она спросила:
— Что ты натворила?
— Я… я отрезала челку, тетя Элизабет.
— Челку?
Тетя Элизабет села в постели.
— Но потом я отрезала ее еще раз, — торопливо добавила Эмили. — Совсем отрезала… ничего не оставила.
Тетя Элизабет встала с кровати, зажгла свечу и взглянула на Эмили.
— Ну, ты действительно превратила себя в пугало, — сказала она мрачно. — В жизни не видела никого страшнее, чем ты сейчас. И к тому же сделала все тайком.
Это был один из тех редких случаев, когда Эмили чувствовала, что вынуждена согласиться с тетей Элизабет.
— Я очень виновата, — сказала она, поднимая умоляющий взгляд.
— В наказание всю следующую неделю будешь ужинать в буфетной, — сказала тетя Элизабет. — И не поедешь со мной к дяде Оливеру на следующей неделе. Я обещала привезти тебя, но в подобном виде никого с собой брать не собираюсь.
Перенести такое наказание было нелегко. Эмили с огромным нетерпением ждала визита к дяде Оливеру. Однако в целом она испытывала облегчение. Худшее осталось позади, и ноги у нее согревались. Но на совести у нее было кое-что еще. Пожалуй, она может признаться до конца, раз уж начала.
— Думаю, мне следует рассказать вам еще кое о чем…
Тетя Элизабет снова влезла в кровать с недовольным ворчанием, которое Эмили приняла за разрешение продолжить.
— Помните ту книжку, которую я нашла в шкафу доктора Бернли и принесла домой? Я спросила вас, можно ли мне ее почитать? Она называлась «История Генри Эсмонда»[60]. Вы посмотрели на нее и сказали, что не возражаете против того, чтобы я читала исторические книги. И я ее прочитала. Но, тетя Элизабет, это не была историческая книга… это был роман. И я знала об этом, когда принесла ее домой.
— Ты же знаешь, Эмили, что я запретила тебе читать романы. Это греховные книги; они погубили немало душ.
— Роман оказался очень скучным, — возразила Эмили, оправдываясь — словно скука и греховность были понятиями несовместимыми. — И я чувствовала себя такой несчастной, пока его читала. Там каждый, похоже, был влюблен не в того, в кого следовало. Я решила, тетя Элизабет, что никогда не влюблюсь. От этого столько неприятностей.
— Не говори о вещах, которых не в состоянии понять и которыми дети не должны забивать себе голову. Вот результат чтения романов! Я скажу доктору Бернли, чтобы он запирал свой книжный шкаф на ключ.
— О, тетя Элизабет, не надо! — воскликнула Эмили. — Там больше нет никаких романов. Но я, когда захожу к Илзи, читаю ужасно занимательную книжку из этого шкафа. В ней рассказано обо всем, что внутри нас. Я уже дошла до печени и ее болезней. И картинки такие интересные. Пожалуйста, позвольте мне ее дочитать!
Это было похуже любого романа. Тетя Элизабет пришла в настоящий ужас. Человеческие внутренности не тот предмет, о котором следует читать.
— Ты совсем потеряла стыд, Эмили? Если да, то мне стыдно за тебя. Маленькие девочки не читают таких книжек.
— Но почему, тетя Элизабет? Ведь у меня есть печень, разве не так? И сердце, и легкие… и желудок… и…
— Довольно, Эмили. Ни слова больше!
Эмили, подавленная и несчастная, уснула. Уж лучше бы она ничего не говорила про «Эсмонда»! Она понимала, что теперь у нее не будет возможности дочитать ту, другую, увлекательную книгу. Ее предчувствие оправдалось. Впредь книжный шкаф доктора Бернли всегда был заперт на ключ, и доктор ворчливым тоном запретил ей и Илзи заходить в его кабинет. Он был в очень плохом настроении, так как Элизабет Марри устроила ему настоящий разнос из-за истории с книгой.
