Колонисты 4-го сектора смотрели на доходягу как на кусок мяса. И по их лицам я понял, что это мясо им не очень нравится.
Вот почему Сипа мне задал задачу про миссионеров и людоедов. Вот почему не хотел ничего рассказывать про 2-й барак. Он прав. Лучше вернуться и спокойно умереть на Краю Моего Мира. Мне расхотелось жить в стаде. Я не хочу пить кофе, играть в хоккей, охранником не хочу стоять на вышке. Я даже пастухом быть не хочу. Будьте вы все прокляты, люди.
Драка в тамбуре прекратилась.
Доходяга вполз на порог, но его пнули, постарались попасть по голове, и попали, он приподнялся на локтях и упал, повернул окровавленное лицо к солнцу, в последний раз посмотрел на небо.
Шрам скрестил руки над головой: дело сделано.
— Господин начальник, разрешите прирезать, он сейчас сдохнет!
Обезьян кивнул Гоге Звягинцеву, тот положил в ведро нож и опустил в сектор.
Колонисты приподняли доходягу, подставили ведро. Шрам перерезал горло — умело, кровь не брызгала, а лилась ровной струей.
Мне надоело смотреть. Я помог Сипе подняться, и мы спустились к окраине лагеря.
Мы обошли большой валун, вышли к большому кострищу. Здесь ветра не было совсем, природа расположила валуны уютным полукругом.
Сипа понюхал воздух:
— Шашлычками пахнет.
Он сделал несколько шагов, и новый запах заставил его скривиться:
— И падалью.
Я наклонился к кострищу. Толстый слой угольного шлака был еще теплым. Мы поворошили шлак, расстегнули куртки, пустили к телу тепло.
Повсюду были разбросаны обглоданные кости, челюсти, расколотые черепа. В отдельную кучу свалены скальпы, вываренная в котле кожа, челюсти. И высоким штабелем были сложены угольные брикеты.
— Это кухня. Они не сразу придут. Сначала тело разделают, потом замаринуют, посолят, посуду подготовят для супа, воды нальют. Сюда повара приходят, остальных из 2-го барака не выпускают. Обед ближе к вечеру.
Я подошел к штабелю. Мешков не нашел, только большой пластиковый пакет и еще один, поменьше и ручки рваные. Зря мы не взяли с собой мешки.
Я набил пакеты. А поднять не смог, тяжело.
— Помогай. Берем и уходим.
— Давай полежим минуту, Иван Георгиевич.
Я прислонился спиной к нагретому солнцем и костром валуну, тепло притянуло.
— Пойдем, а то и нас поджарят.
— Пойдем. Ну, встали и ушли.
Но мы не ушли.
— Не спать, Николай. Досчитаем до 50 — и подъем.
— Да, Иван Георгиевич, нам спать нельзя. Досчитаем до 100 — и на холод.
Я изо всех сил старался не заснуть, взял на ладонь горячий уголек, но сон был сильнее боли. Я закрыл глаза, безвольной щекой почувствовал теплый камень.
Прошло всего несколько секунд, или мне так показалось.
Я услышал близкие шаги, открыл глаза.
Сипа охнул, встал на четвереньки, быстро перебирая руками и ногами, добрался до валуна, полез зачем-то на него и — оглянулся.
— Иван Георгиевич, вставай!
Я не мог встать. Тело ослабло. Или заболел. Как понять, от холода дрожу или знобит.
— Не слышишь, Иван Георгиевич?
Я слышал, но встать не мог.
Сипа спрыгнул с валуна, пошел прочь.
И вернулся.
— Иван Георгиевич, просыпайся, я прошу тебя, я не хочу умирать.
К кострищу в сопровождении охранников пришли Шрам и еще 2 повара 4-го сектора. Они принесли котлы, миски, дубину мясо мягчить и молоток кости ломать, крючки для вытаскивания костного мозга, соль, ведро с кровью и пустое и труп доходяги, без одежды уже, руки и ноги связаны, на трубу подвесили и принесли.
Сипа ошибся, повара не стали разделывать труп во дворе, а принесли на кухню.
— Шире шаг, твари!
Повара положили труп и — увидели у валуна меня и Сипу. Шрам первым обрадовался. Он подошел, сбил с ног. Сипа ткнул его острогой, но промазал. Мы оба очень устали, и тепло разморило. Подоспевшие повара свалили Сипу, ударили по голове дубиной. И мне досталось по уху. И связали нас.
Охранники стояли в стороне. Оба туповатые, не знали, что им делать.
— Куртки синие.
— Ну и что?
— Из нашего барака.
— Хуй-то, наши сюда не ходят.
— Надо посмотреть, кто такие.
— И дальше?
— Ты дубового не включай. Как я могу сказать, что дальше, если я не знаю, кто они такие?
— Ну, пойди и посмотри.
— Ну и пойду, — И поварам: — Прекратить! 10 шагов назад, твари!
Повара и Шрам отошли.
Охранники схватили нас за волосы, вгляделись в лица.
— Вот этот — Сипа. Второго не узнаю.
— За Сипу 5 банок тушенки премия. А за этого сколько?
— Как я могу сказать, сколько за него банок, если я не знаю, кто это?
— Ты старший, ты должен знать.
— Короче, обоих тащим к Обезьяну.
— Тяжело, позови кого-нибудь.
— Чего тебе тяжело?
Старший охранник пнул меня:
— Вставай.
— Не встанет он. И Сипа в отключке. Крикни на вышку.
Подошел Шрам, поклонился.
— Отдайте их нам, господа охранники.
— Заткнись, людоед хуев. Десять шагов назад отошел!
— Виноват, господа охранники.
Повара сложили горкой брикеты, сунули под них растопку, укрепили подставки для котлов. Шрам перевернул труп поудобнее, подрезал шею, лоб, снял скальп.
В глазах у меня бесновались кровавые крабы.
Но нет, я не сейчас умру.
И скальп Шрам снял не с меня, а с трупа, на его голом красном черепе — блеск разожженного костра.
Шрам распоряжался приготовлениями, распределял обязанности:
— Башар, притуши костер, пепел летит. Евген, разделываем, не стоим.
Евген подержал ноги, а Шрам надрезал кожу от паха к левому бедру на пупок, отогнул, подрезал жир на животе, еще дважды взмахнул ножом — и вывалил в ведро внутренности.
Башар высыпал в котел специи.
Старший охранник крикнул, чтоб кого-нибудь прислали в помощь. Охранник на вышке потряс банками. Долго тряс. Скучно ему стоять целый день, а тут развлечение.
На помощь пришли Якут и еще колонист в синей куртке. Взялись, поволокли к Обезьяну.
— Господин начальник колонии, разрешите обратиться? Старший наряда охраны Саша Краснодеревщик.
