между ними образовалась из-за того, что Лука всегда оказывала явное предпочтение своему младшему сыну.
– Должно быть, ты и впрямь очень нравишься ему, Рыжик, – заметил Калеб после изнурительного дня, на протяжении которого мы слушали, как обвинение допрашивает своих свидетелей. – Никто не может заставить его явиться куда-то, но ради тебя он здесь, чтобы оказать тебе моральную поддержку.
– Он сержант полиции, Калеб. Наверняка такие вещи вызывают у него интерес.
Я гадала, не хочет ли он сыграть для самого себя роль присяжного, пытаясь решить, действительно ли я так безнравственна, как он вечно мне намекал. Утомительно все время скрываться от всех. Следить за тем, как они следят за тобой. Желать узнать их мысли и панически бояться, что мысленно они осуждают тебя. Я была так зла на человека, которого всю свою жизнь называла своим отцом. Я постоянно ловила себя на том, что гадаю, что бы произошло, если бы он не умер. Хватило бы ему порядочности защитить меня от всего этого? Или он попросил бы меня взять его вину на себя? И самое важное: согласилась бы я это сделать?
Сет задал мне этот вопрос в тот день, когда я позвонила ему после того, как Калеб бросил меня. Он заехал ко мне, держа в руке коробку французских пирожных. Он знал, что они нравятся мне. Я взяла их у него с улыбкой, и он последовал за мной на кухню.
– А где сейчас мой брат? – спросил он.
– В своей квартире. – Я открыла коробку и взяла миндальный круассан. И откусила кусок прежде, чем Сэм сказал:
– Этот твой отец был тот еще фрукт.
Я перестала жевать.
– По словам этой твоей соблазнительной адвокатши, он здорово подставил тебя. Она была права?
Я не знала, чем я больше оскорблена: тем, что он назвал Оливию «соблазнительной», или тем, что он сомневается в моей невиновности.
Я заставила себя проглотить слова, которые вертелись у меня на языке, и сердито посмотрела на него.
– Он сделал это не нарочно, – сказала я. – Вряд ли он ожидал, что умрет.
– Выходит, ты думаешь, что, если бы у него не случился инфаркт и он благополучно не оставил бы тебя расхлебывать эту кашу, он бы взял всю вину на себя?
– Да, я так думаю.
Это была ложь.
– Калеб сказал, что его подпись не стояла ни под одним из тех документов, которые подписала ты.
– К чему ты клонишь, Сет? – огрызнулась я. – Ты явился сюда, чтобы вывести меня из себя?
Он поджал губы и покачал головой.
– Нет, Леа. Я пришел, чтобы узнать, как ты. Правда.
– Со мной все нормально. – Я захлопнула коробку с пирожными и направилась к холодильнику. Я чувствовала, что он идет за мной, когда повернулась так внезапно, что он врезался в меня. Он не отстранился. И поцеловал меня. Прямо в губы.
– Сет! – Я оттолкнула его. От попятился и споткнулся. – Какого черта? Что ты делаешь?
Он поцеловал меня снова. Еще более страстно. Я немного ответила, прежде чем оттолкнуть его.
– Убирайся, – сказала я, показав на дверь.
После его ухода я заплакала. Когда Калеб целовал меня в последний раз? Я попыталась вспомнить. Еще до начала суда? Я думаю обо всех месяцах подготовки к процессу и не могу найти в своей памяти ни единого раза. Почему неожиданный поцелуй Сета заставил меня вспомнить это?
Глава 35
Настоящее
Через несколько дней после звонка, в час, мы подъезжаем к зданию с бежевой штукатуркой. Сэм выпрыгивает из машины и достает из нее Эстеллу еще до того, как я успеваю взглянуть на себя в зеркало, чтобы проверить свой макияж. Мои руки дрожат, когда я открываю свою дверь. Мы встречаемся перед капотом.
– Ты в порядке? – спрашивает Сэм.
Я киваю, не глядя на него. Я не могу отвести глаз от этого здания. Было бы лучше, если бы я не надевала туфли на высоких каблуках. Иногда они придают мне уверенности, но сегодня из-за них я чувствую себя претенциозной. Мы идем молча, так что слышен только стук моих каблуков.
На вахте я называю свое имя – Джоанна Смит. И вижу, как Сэм недоуменно вскидывает бровь. Я не смотрю на него. Господи, я терпеть не могу это имя. Я сказала Сэму только то, что мы поедем к моей сестре, но не сообщила, где она находится. Нас проводят по длинному коридору, пахнущему антисептиком. Я смотрю на моего ребенка, гадая, не беспокоит ли ее этот запах. Она спит. Как же хорошо ты спишь. Я улыбаюсь.
Нас проводят в самую дальнюю палату. Я останавливаюсь в дверях, и Сэм кладет руку мне на плечо. Мне вдруг становится ужасно не по себе. Он слегка подталкивает меня. Какой же он бесцеремонный.
Я вхожу. Она сидит в инвалидном кресле лицом к окну. Ей в лицо светит солнце, но она не замечает этого и глядит прямо перед собой, ничего не видя. Я медленно подхожу к ней и опускаюсь перед ней на корточки.
– Корт. – Я беру ее за руки. Они холодные, вялые. Она смотрит мимо меня. Я оглядываю комнату – кровать, телевизор, два стула. Здесь нет никаких личных ноток – ни цветов, ни фотографий на стенах, все выглядит так же, как в тех палатах, мимо которых мы прошли по дороге сюда. Я снова гляжу на Кортни.
– Прости, что я не навещала тебя, – говорю я. – Я принесла Эстеллу, чтобы она увидела тебя.
Сэм, который уже вынул ее из автолюльки, отдает ее мне. Она держит головку прямо, когда я беру ее, оглядываясь по сторонам с невинным любопытством. Я кладу ее Кортни на колени и придерживаю ее там. Моя сестра не шевелится, не моргает, не осознает, что я прижимаю к ее телу маленького человечка. Через несколько секунд Эстелла начинает проявлять беспокойство. Я беру ее на руки.
Волосы у моей сестры сальные, безжизненные. Они слишком коротки, чтобы можно было связать их в конский хвост, и свисают ей на лицо. Я протягиваю руку и заправляю их ей за уши. Мне тошно от этого. Мне тошно от этого места и от того, что моя сестра находится здесь. Я ненавижу себя за то, что не навестила ее раньше. Ей здесь не место. Я принимаю решение сразу, прямо здесь и сейчас.
– Сэм, – говорю я, встав. – Я хочу отвезти ее домой… ко мне домой. Я могу нанять кого-нибудь в помощь.
– Понятно, – откликается он. – Ты хочешь согласовать это со мной или… – Он качает головой, мне
