витавший в воздухе, вопрос:
— Конница великого кагана составляет четыре сотни, как мы обычно говорим, отборных конных лучников.
— То есть примерно на две тысячи сабель меньше, чем у потенциальной армии вторжения?
Он без особой радости кивнул и глубоко затянулся.
Я достал из портфеля карту и термос. Развернул карту, показал ему.
— Вот этот юрт?
— Погляжу, — он долго рассматривал карту, крутил туда-сюда, тяжко вздыхал и скрёб затылок. — Никогда такой не видел. У нас всё рисованное. Нет названий?
— Нет, в этой части только точки и ниточки караванных путей, там даже дорог нет.
— Конечно, дорог нет, кто бы их ещё построил. А мы сами где на этой карте?
— Вот здесь.
— Ага, ну да, вот тут горы, а тут река. Так, они, получается, вот тут стоят.
Я поставил карандашную отметку. Отложил карту, налил ему китайского чая, которым меня наделил Танлу-Же, бодрящего, с женьшенем.
Теперь Архай восседал на неровной поверхности, устланной шкурами, на спинке этого псевдокресла висит подаренная мной кираса, в одной руке кубинская терпкая сигарета, другая крепко держит крышку-чашку с китайским чаем.
Так министр обороны напоминал профессора, к которому я, как студент, робко пришёл, пока он (профессор) находится в запое (зачеркнуто) на больничном.
— Сколько дней от точки А до нас, до этого стойбища?
— Четыре дня, если считать неспешный переход вооружённого войска, не марш.
— Так и будем считать. Вернёмся к численности. Я, дорогой товарищ Архай, не военный, — он понимающе кивнул, для него моя максимально мирная сфера деятельности была очевидной.
— А что численность? Четыре сотни.
— А кинуть клич по найомам? Или война — это проблема одного только Юбы?
Вояка недовольно закряхтел, как старый и зажиточный кулак, которому предлагают вступить в колхоз.
— Ну, если позвать и если придут… Наверное, тоже две с половиной выставим. Только у них слабовато с вооружением. Мы же тут в предгорьях сидим.
— Но собрать их — задача аховая. Мда… Прости, Архай, что вообще поднял эту тему.
Он с шумом сделал несколько глотков.
— Да всё нормально, Аркадий. Видишь, остальные вообще не чешутся. Понимаешь, бухнуть-то все рады, а как нарисуются ногайцы, так все спрячутся по углам. Попомни мои слова.
— Верю. А что насчёт ополчения? Целый каганат вокруг, что для них две тысячи сабель?
— Ополчение? — он задумчиво посмотрел на опустевшую кружку, я тут же налил ему ещё. — Ополчение — это когда народ в едином порыве встаёт на борьбу с захватчиком?
— Ну да. Штука широко известная.
— Встанут они под знамёна Юбы, как же. А потом догонят и ещё раз встанут.
— А кто-то пробовал? — меня несказанно печалил его пессимизм. Печалил тот факт, что, зная заранее, никто не хочет воспользоваться методикой «кто предупреждён, тот вооружён».
— Кхе. Дорогой граф Бугуйхан. Давай-ка я расскажу, как у нас обстоят дела.
— Буду благодарен.
— Ну смотри. Издревле тут живут три народа. Степняки, алтайцы и чалдоны.
— Мирно живут?
— Чего вдруг? Нет, степняки расселяются, где хотят, они эту землю завоевали, алтайцы, их предки, не факт, что сражались, но рады не были, конечно. Со временем все друг к другу притёрлись и что мы имеем?
— Что имеем?
— Степняк живёт чем? У него стадо, барашки, кони, коровы. Ему нужны, само собой, пастбища. Поэтому степняки живут там, где между горами образуются равнины и луга. Там пасут стада, там и живут.
— Логично.
— Чалдоны живут по берегам рек. Это от их способа искать место для жизни. Вырастает сын у отца, берёт лодку, ищет невесту в соседних селениях. А женится, захочет жить отдельно, грузит на лодку скарб, берёт молодуху и плывёт, находит новое место, там строит дом, растит детей. Так появляется новый хуторок.
— А почему алтайцы не живут по берегам?
— По той же причине, что и степняки. Вообще-то реки Алтая капризные. Нет-нет, но разливаются и сносят всё на своём пути. Кто же станет сосуществовать с такой бедой?
— Чалдоны?
— Они живут небольшими селениями, дома строят на возвышенностях, на сваях, на холмах. Хитрят.
— А как это связано с войной?
— Так я ж объясняю. А совсем уж местные, алтайцы, они охотники. Они жители лесов, живут на стоянках, которым тысячи лет, обычаи блюдут, с предками общаются. Магия у них сильная и жуткая. Их хлеб — это охота.
— В результате мы имеем три народа без территориальных конфликтов?
— Да. И каждый живёт своим умом. Кагану они платят ясак. Алтайцы платят шкурами, которые каган продаёт. Чалдоны платят по пять сотен сушеных рыб с селения.
— Тоже продают?
— Ну да, пива у нас в каганате нет, — без улыбки пошутил воевода.
— Так как это связано с войной?
— А так. Ну, кто для них каган? Где в их жизни каган? — распалялся Архай. — При всём уважении и том, что я его подчинённый. Они ему лишь платят сбор, воевать не обещали.
— А придут враги?
— Алтайцы знают свои леса. Они уйдут.
— Так и чалдоны уйдут, я даже такое в моменте видел.
— Воооот, — затянулся воевода. — На кой им воевать? Придёт враг, они уйдут.
— А если сменится каган… Только предполагая это, я всей душой за нашего распрекрасного Юбу! — пояснил я.
— Конечно, я тоже, — закашлялся Архай. — Но такова наша министерская доля. Кстати, спасибо твоему соплеменнику Михаилу, он сделал на меня указ, я министр обороны.
— Так вот. С точки зрения налогоплательщиков, смена монарха ничего в их жизни не меняет.
— Скорее всего, так.
— Отсюда нулевая мотивация на борьбу. Я понял. Но есть ещё один участник событий, который категорически против любого покушения на шкуру нашего наимудрейшего.
— И кто сей храбрец и защитник каганата?
— Ну, как кто? Я, конечно.
Архай крайне скептически скривил губы, опустив их концы вниз. Возможно, это символизировало своеобразную улыбку. Спорить он не стал.
— Дорогой министр обороны!
— Да-да, я внимательно слушаю, что есть сил.
— Давай к насущному.
— Куда мы без него?
— Итак, придут ногайцы. Почему, кстати, они?
— Их все боятся. Разве что джунгары не боятся. Вот кое-кто их и подговорил. Само собой, они в таком не признаются. Скорей всего, причина будет родственная.
— Как это?
— Ну, вообще-то одна из
