далековато, народ нервничает, у каждого мысль о том, как обратно выбираться, да ещё и с пленным, если повезёт? Я один не переживал, я ведь умирать там собрался.
Лейтенант уже хотел обратно возвращаться, поближе к переднему краю поискать, но вдруг, улыбнулась удача – впереди, в низинке, увидели тусклый свет фонарика, а там армейские плащ - палатки, в которых светил огонёк. Оказывается, немцы вырыли неглубокие капониры для артиллерийских орудий, а в палатках дрыхла обслуга орудий. Если есть орудия - значит есть и офицер. Лейтенант и трое бойцов поползли к этим палаткам, меня и ещё одного горемыку оставили в прикрытии.
Лежим, слушаем, секунды считаем, они тянутся как часы, напряженно. Впереди тихая возня, звуки борьбы и глухих ударов, стоны. Слышу - ползут ребята и волокут за собой «Ганса», все запыхавшиеся, перевозбужденные, пар, как у лошадей из ноздрей валит. Лейтенант кивает, молча указывает направление, в котором будем двигаться. Думаю, ну раз всё так удачно складывается, то можно и не умирать, выберемся, может меня и в разведчики возьмут.
Только мы поползли, как сзади - крик и стрельба одиночная. Лейтенант выматерился: «курвы, я же сказал всех проверить, не добили». Он повёл нас - аккурат между линиями немецких окопов, видимо расчёт был на то, что немцы будут осторожничать, будут бояться своих зацепить перекрестным огнём. Но немцы оказались либо бесстрашные, либо очень злые от нашей наглой вылазки, мне казалось, что бьют отовсюду, казалось, что все пучки трассирующих пуль летят именно в меня.
Лейтенант крикнул, чтобы мы гранатами себе дорогу вперед прокладывали, сказал: «кидаете по три штуки в окоп и после взрыва в два прыжка через него переваливаетесь, во весь рост не вставайте и не перепрыгивайте по верху, сразу срежут». Только он это сказал, как его убило, а следом ещё одному парню в затылок попала пуля и сразу наповал.
В одно мгновение мы остались вчетвером и без командования, четыре горемыки в тылу врага под шквальным огнём, а тут ещё и гнида эта немецкая начал пытаться уползти, видимо нутром прочувствовал момент, уловил нашу растерянность и ужас. Но мы его мигом угомонили, нож уткнувшийся ему в почки на время отбил охоту дергаться.
Я шепчу: «мужики, надо ходу, иначе все ляжем здесь, давайте как лейтенант говорил, сначала гранаты и мы за ними». Не знаю, слышали они меня или нет, лишь глаза их, остекленевшие, светились в темноте. Народ впал в ступор, а стрельба, тем временем, усиливалась, немцы громко орали сзади, спереди, справа и слева. Осветительные ракеты устроили фейерверк над головой, а по земле уже рыскали лучи прожектора. Мне потом говорили, что с правого берега наш отход поддерживала артиллерия полка, не знаю, я никакой поддержки не ощутил, брешут - собаки.
Кинули гранаты в окоп, который был перед нами, видели, как в нём мелькают тени и вопят немцы. Три разрыва, мы спрыгиваем в окоп, пытаемся через него перевалиться, с пленным фрицем это совсем нелегко. Пока мы барахтаемся, из другого ответвления прибегают ещё немцы и начинают палить в упор. На меня кто - то наваливается, несколько раз бью снизу, коротко, ножом. Фигура сползает, цепляясь за меня.
Вижу – наш, ещё пока пленный, фриц пытается гуськом уползти за поворот окопа и скрыться в темноте. Догоняю, бью его сапогом в лицо, он падает, обмяк, волоку эту гниду на себе. Сзади продолжается борьба, левее от меня в окоп спрыгивают ещё немцы. Спета наша песенка. Бросаю в сторону скопления немцев последнюю гранату….
Не знаю, сколько прошло времени, когда стрельба за спиной стала стихать, я потерял счёт времени, чувство реальности и терял почву под ногами. Я остался один, а со мной фриц, никто из ребят больше не выбрался, все там остались. Фриц меня задерживал, я его ненавидел, хотел его прирезать, но понимал, что ради этой сволочи погибло столько мужиков, нельзя чтобы они погибли напрасно, меня это останавливало.
Мы были в низине, в рощице, рядом с берегом, звуков погони я пока не слышал, но беспокоило то, что я не могу найти лодку, на которой мы приплыли, а ещё у меня по спине бежит ручьем и я знаю, что это не пот, а кровь. Очень горячо, очень болит. Главное, чтобы немец не увидел, не понял, что я слабею каждую минуту, иначе он бросится на меня…
Нашёл лодку, прикладом и пинками заставил фрица спустить лодку на воду и загнал гниду в лодку, развязал ему руки, держа его на мушке кивнул на вёсла, мол, давай греби. Мне казалось, что пока мы плыли я пару раз терял сознание, выключался. Благо, фриц не заметил, было темно и он был напуган, иначе столкнул бы меня в воду и вернулся к своим.
На правом берегу нас встретили, немца увели, а меня на плащ-палатку и в медсанбат. Осколками гранаты у меня была исполосована спина, а справа под лопаткой была пуля, повезло, что 9 миллиметров, а не винтовочная, иначе - не беседовали бы сейчас.
Как выяснилось, немец был вшивым фельдфебелем, который прибыл с последним пополнением, на фронте всего несколько дней, ни черта он не знал. На пацана он не был похож, брыкался, будь здоров, думал матерый, а оказалось. Вот такой вот, казалось бы, бестолковый и ненужный подвиг и жертвы, несколько мужиков в обмен на бесполезного фрица.
Но знаешь, так тебе скажу, войну выигрывают не только логикой…
Что вы имеете ввиду?
«Да не понять тебе, не был ты там, журналист…»
А потом, что было?
