но почувствовал, что время пришло.
Свят протянул руку, коснулся ее лица, а она прижалась щекой к его ладони, пальцами обхватила запястье, ее губы дрогнули и растянулись в горькой улыбке.
Варна не двигалась, он тоже – боялся спугнуть, боялся, что это мгновение закончится. Слишком долго он ждал этого, слишком долго думал, что не заслуживает ничего, кроме презрения и ненависти.
Не оттолкнула. Не отпрянула. Сама жмется, не отпускает, неужели это не сон? Злат был прав – не только они изголодались по человеческому теплу. Так или иначе, но их было двое, а она все эти годы одна противостояла всем невзгодам, которые выпали на ее долю. Даже если сейчас это не так, раньше Варна любила Дария, и он, Свят, даже представить не мог, каково это – таскать за собой погибшего возлюбленного. Возможно, на ее месте он бы предпочел смерть.
– Спасибо, что остался. – Она все еще держала его за руку.
– Я больше не уйду.
На ее щеках появился едва заметный румянец. Она все понимала, по глазам видно.
Внутри вдруг вспыхнул тусклый огонек надежды – неужели все действительно изменилось? В ее сердце появилось место для него? Быть может, оно всегда там было, но он, измученный собственными страхами, этого не замечал.
Свят повернулся и посмотрел на брата – Злат стоял у стойки и широко улыбался. От этой улыбки по спине побежали мурашки.
Глава 23. Радомила
Диву они передали приятного вида женщине в строгом одеянии. Та клятвенно заверила их, что для охотников и воинов Святого Полка у них есть специальные комнаты и что заботиться о девчонке будут как о родной. Конечно, бо́льшая часть этих слов была ложью, но ничего лучше они предложить Диве не могли.
Взяв на рынке припасы, охотники вернулись на постоялый двор и выспались в настоящих постелях. Радомила посвежела, да и Ждан уже не казался таким хмурым. Рука охотницы еще не зажила, но беспокоила куда меньше. Занятия с мечом решили начать, как только рана окончательно затянется.
Уезжали из Красной Нивы с неохотой, Ждан несколько раз предлагал задержаться, пожить для себя, но Радомила знала, что если они не уедут сейчас, то спокойная жизнь превратит их в обычных людей и об охоте придется забыть. Кто в здравом уме променяет теплый дом на ночевки в лесу?
А еще она боялась, что страх снова возьмет над ней верх. Слишком много лет они бежали от родных мест, слишком долго закрывали глаза на грех, который совершили. Пришла пора встретиться с прошлым.
Из Красной Нивы поехали в деревню, в которой когда-то оставили ребенка. Их родителей, скорее всего, давно нет в живых, да и окажись иначе, им было бы нечего сказать друг другу.
Всю дорогу Радомила гадала, как его назвали, кем он вырос, есть ли у него семья. Сама не поняла, почему решила, что сын не умер в младенчестве. Повитуха могла просто закопать его или утопить, но материнское сердце отказывалось верить в это.
Впрочем, имела ли она право называть себя матерью? Нет. Пусть Радомила и выносила его, но поступила хуже, чем животное, – даже звери не бросают свое беспомощное потомство.
«Сравнила тоже!» – одернула себя Радомила.
Увидев впереди дома, они не сговариваясь остановились. Ждан посмотрел на Радомилу, она – на него. Оба будто только и ждали возможности развернуться и сбежать.
– Мне так страшно еще не было, – признался муж.
– Как нашкодившие дети, – кивнула она. – Не нравится мне это чувство.
– Тогда давай покончим с этим поскорее. Не ждет же он нас на пороге.
На том и порешили.
Деревня выглядела плохо – дома обветшали, но люди здесь еще жили. В снегу была протоптана тропинка до общего колодца, и от воспоминаний о прежней жизни по спине Радомилы побежали мурашки.
Дом, в котором она разродилась, узнали сразу – он стоял заброшенный, дверь нараспашку. Ждан остановился у забора, но дальше не пошел.
– Там нам искать нечего, – тихо сказал он. – Незачем заходить.
Суеверный страх охватил Радомилу, показалось, что за темными провалами окон их ждут тени тех людей, которыми они когда-то были. Два перепуганных юнца, выброшенные во взрослую жизнь без понимания того, что делать дальше.
– А в доме повитухи горит огонь, – сказал Ждан. – Ты не передумала?
– Пока нет. – Ее голос дрожал. Проклятье!
Хорошо, что на улице зима: в огородах людей нет, никто не глазеет на пару охотников, бредущих к крошечному дому с просевшей крышей.
Сердце Радомилы едва не выпрыгивало от волнения.
Ждан поднялся на крыльцо, посмотрел на нее, она кивнула. Он постучал, оба замерли, даже дыхание затаили. Радомила увидела, что руки мужа подрагивают.
– Кто такие? – раздалось из-за двери.
– Мрачный Взвод! – по привычке выкрикнул Ждан.
– Тут для вас нет ничего!
– Если здесь повитуха живет, то поговорить надо, – сказал он.
– Кто-то на сносях? – В женском голосе послышалась заинтересованность.
– Был, да только лет тридцать прошло с тех пор.
Дверь открыла старуха, да такая древняя, что на засохшее дерево она была похожа больше, чем на человека.
Радомила стыдливо опустила глаза – даже теперь узнала бабку, которая роды у нее принимала.
– Ну? – Повитуха грозно посмотрела на Ждана. – Что вам надо?
– Мы ищем ребенка, – выпалила Радомила.
– Раскаялись, что ли? Дак поздно. – Старуха пожала плечами. – Не знаю, кто вы такие, но от подкидышей я избавляюсь.
– От всех? – обреченно спросил Ждан.
– А на кой черт они мне сдались? – разозлилась бабка. – Вы, значит, в полях да на сеновалах детей делаете, а потом мне их приносите! Думаете, вы одни такие умные? Что, девка, хотелось и рыбку съесть, и косточкой не подавиться, да? Не учила тебя мать, что если дитя не хочешь, ноги надо держать крепко сжатыми?
– Прекрати! – Ждан закрыл Радомилу собой. – Мы давно не дети, нечего нас отчитывать!
– Для меня все вы сопляки неблагодарные! Я ночами не сплю, помогаю детям на свет появляться, а вы на меня грех вешаете! У самих-то кишка тонка была задавить приблуду, а? Что вылупился, красавец? Правда не нравится?
– Да что ж ты такая злая? – не выдержала Радомила.
– Что… Я… – От возмущения бабка слишком глубоко вдохнула и закашлялась. – Ах ты сволота! Чего я такая злая?! Ты знаешь, сколько душ невинных я загубила?! Ты хоть представляешь?! А вы еще наглость имеете возвращаться, одумались, на ноги встали! Я, по-вашему, должна всех ублюдков ваших воспитывать?!
Не ожидала Радомила такого отпора, сжалась вся, голову в плечи втянула. Права бабка, во всем права, сами виноваты, а теперь крайних ищут.
– Мы оставим тебе золота вдоволь, – тихо сказал Ждан. – Только расскажи, как все было, попытайся нас вспомнить.
– Деньги покажи, – прокряхтела повитуха.
Вот и пригодилось золото колядское – он передал старухе небольшой мешочек, та его открыла, деловито покрутила в пальцах монетки.
– Какие-то странные.
– Золото есть золото, – сказал Ждан.
– Тут ты прав. В дом не пущу, поняли? Давайте, поведайте мне, кто вы такие.
Радомила все рассказала, попыталась каждую мелочь вспомнить, старуха к косяку дверному привалилась, слушала да знай себе языком цокала.
– Ну, кажется, вспомнила тебя, соплячку. А ты в юности покрасивее был. – Она с неприязнью посмотрела на Ждана. – А чего это вспомнили про ребенка? А, погодите-ка, поди понести не можешь, да? И поделом! Есть на свете справедливость.
– Мы не за упреки заплатили, – перебил ее Ждан. – Что сталось с нашим сыном?
– Не сын он вам, а вы ему не родители. Ты просто утроба, а ты вообще, – бабка закатила глаза, – сунул, вынул и пошел.
– Так что? – Радомиле ужасно захотелось удавить старуху, аж руки зачесались.
– Крик ребенка я услышала еще вечером, надеялась, одумаетесь, вернетесь. К рассвету так он мне надоел, что готова была голыми руками задушить, но не стала. – Бабка говорила, а сама прямо в глаза Радомиле смотрела, каждым словом пыталась уязвить побольнее. – Взяла лопату, вышла, подобрала крикуна вашего и пошла в лес, а что еще делать? Есть местечко, всегда приблуду там