мороженого. Шоколадные в вафельном стаканчике — Настины любимые. Решили, что после вечерних мультиков ненадолго выйдем во двор. Я пообещала племяннице, что поиграю с ней в песочнице, рассказывая, какие мы с её мамой в детстве строили красивые песочные замки. Девчушка на радостях нашла все свои игрушки для подобного и уже стояла у порога, готовая, чтоб её одели и только дали волю выбраться на улицу.
— Лена, как ты? — спросила я из коридора, высунув в комнату лишь голову.
Сестра отлёживалась на диване, пока еле звучащий телевизор показывал какую-то сопливую мелодраму.
— Немного лучше. Долго не гуляйте, хорошо? Я сделаю вам на ужин яичницу. Настя любит яичницу.
— Хорошо.
Я одела Настю, еле давшую себя впихнуть в тугие колготки. К вечеру чуть похолодало, и не хватало, чтоб у меня заболели и сестра, и племяшка. Лёгкую куртку она накинула сама и у лифта встала ждать, пока я оденусь, закрою дверь и присоединюсь к ней.
Приятный воздух как-то по-особенному ощущался сегодня. Словно оставив приболевшую сестру дома, я оказалась чуточку свободнее, чем была каких-то десять минут назад. Солнце ещё и не думало садиться, но двор, знакомый с детства, уже пустовал. Здесь мы с сестрой, будучи ещё совсем маленькими, лазали по деревьям и бегали за голубями, стараясь их поймать. Зачем? Да ни зачем. Да и ловить не хотели, просто старались угнаться за птицами, слишком быстро взмывающими к небу.
Настя ждала в песочнице, пока я мерным шагом, спрятав руки в карманах лёгкой джинсовки, не подошла к ней. Мне выдали лопатку и маленькое жёлтое ведёрко. Да, помню про обещание, хотя запал копаться в песке немного потух. Настя и сама забыла, что не одна пытается вырыть ямку, поэтому отвлечённо игралась сама с собой. Я села на оградку, лишь делая вид, что помогаю строить дамбу. Или рыть траншею. Или это будет дорога? Настенька потом сама решит, что мы сегодня строили.
Я поглядывала на окна нашего дома. Сестра будто постоянно следила за нами, прячась за подоконником, чтобы видеть нас, но мы бы не видели её. Она очень изменилась за последнее время. Мы созванивались порой, однако несколько дней назад я приехала к словно совершенно чужому человеку. Лена — поникшая, забывшая практически собственное имя. Она бы и не заметила, если б и я к ней обращалась «мама». Она больше не Лена, моя сестра, она — мама девочки, что безмятежно копается рядом со мной. И больше никто.
Солнце за моей спиной больше не грело так, как было до этого. Медленно прячась за дома, оно пускало холод во двор. Меня передёрнуло, я немного замёрзла. Настя как ни в чём ни бывало и дальше копошилась в песке, даже вспотев от энтузиазма и увлечённости. Наверное, у неё там уже кольцевая развязка автодорог, какие-то домишки из камней, и всё это огорожено невысокой стенкой, в которые воткнуты коротенькие веточки. Выглядит как план какого-нибудь провинциального городка, где кроме Дворца Культуры и пивного магазина сходить больше некуда. Я встала, размяла затёкшие мышцы ног и потянулась. Зевок намекнул Насте, что её тётя устала, и девочка тут же вскочила с места, готовая попросить остаться подольше. Я не отказала, но засекла время — ещё десять минут. На этом с Настей и согласились.
Я провожала последние оранжевые всполохи за мной, отражаемые в окнах до́ма напротив. Тягучее весеннее марево сильно клонило в сон, вообще не спрашивая на то разрешения. И я совсем зазевалась, не в силах прекратить сидеть и с широко открытым ртом глотать воздух. Как долго она стояла между домами? Там тень, облупленные стены, голые кирпичи и брошенные пакеты с мусором. Женщина, обёрнутая в тряпьё, смотрела на меня светящимися бусинками-глазами, маня пальцем. Я долгое время была уверена, что это только кажется, но потом тощий силуэт чуть выступил из тьмы, показав себя. Тонкие губы прятались во рту, превращая широкие скулы в две горы на испещрённом рытвинами лице. А глаза горят как два фонаря машины, включенные на дальний свет.
«Подойди, прошу тебя».
Я машинально встала, сначала попятилась назад, чуть не запнувшись об ограду песочницы, а потом переступила через племянницу, недовольно вскрикнувшую в этот момент. Я не смогла бы даже при огромном желании объяснить Насте, что вообще делаю. Женщина сделала несколько шагов по направлению к нам, и теперь мне самой стало немного тошно, как и сестре дома. У незнакомки под тонкими тряпками просвечивала обвисшая грудь, лишь слегка прячущая выпирающие рёбра. Запах тухлой рыбы достиг моего носа, и я вся съёжилась, внутренне желая изо всех сил сбежать, но так и не сумевшая сдвинуться с места.
«Помоги мне, пожалуйста!»
Хриплый мерзкий голос звучал в моей голове. Настя трепала меня за руку, просясь в слезах вернуться домой. Вид этой женщины напугал маленькую девочку до истерики, но я как заворожённая стояла там же, не давая и шанса племяннице что-либо изменить. Мы оба знали, что одна она домой не пойдёт, и выбора иного у неё сейчас нет, кроме как быть рядом со мной и ждать, чем всё это закончится.
Женщина уже стояла от нас метрах в пяти. Что-то не так было с её лицом, кроме худобы и излишне выпирающих скул. Во рту она словно прятала нечто большое и вряд ли съедобное. Мерзкое строение её морды вообще сложно объяснить. По-кошачьи изогнутые губы были плотно сомкнуты, а нос, совсем тонкий, как карандаш, прятался в белизне кожи, больше похожей на смятый полиэтилен. Сырые волосы оседали на плечах, беря начало только на верхушке несуразно большой головы, еле удерживающейся на костлявых плечах и тонкой шее, покрытой венами и жилами. Они торчали сквозь кожу, двигались сами по себе. На руках, на оголённых лодыжках. Босые ноги открывали короткие кривые пальцы с длинными крючковатыми ногтями. И запах… Это самое мерзкое, что я когда-либо встречала, но всё равно не могла развернуться, уйти по своим делам и забрать племянницу с собой, в слезах рьяно умоляющую отвести её к маме.
Женщина встала рядом с нами и протянула руку к Насте. Девочка пряталась за мной, хватала за джинсовку, металась из стороны в сторону, словно старалась увернуться даже от взгляда отвратительной незнакомки.
Но я позволила всему дальнейшему случиться.
Женщина обошла меня, совершенно укутав в
