сапоги лучше Шекспира».
В когорту избиваемых попала и Каролина Павлова, представлявшая, по мнению тогдашних критиков, «мотыльково-чижиковую поэзию дворянской галантерейности». На немолодую уже поэтессу повеяло таким холодом, что она решилась уехать за границу. Ей сорок семь лет, Москва предала ее, в Петербурге никто не ждет.
Где же добрые знакомые, не пропускавшие павловских роскошных обедов и ужинов с шампанским? Где издатели, льстиво упрашивавшие дать «новенькую вещицу»? Где друзья-литераторы, внимавшие ей как оракулу, где они теперь?.. Некоторые особо рьяные поборники добродетели с ней даже перестали раскланиваться.
Какие же воспоминания могли согреть раненую душу? Любимые родители умерли, и теперь мучила мысль: а всегда ли была она к ним достаточно внимательна, достаточно ли отдавала им тепла? Не пренебрегала ли ими ради сиюминутных интересов? О похоронах отца не хотелось даже вспоминать… Презрение бывших друзей, двойное предательство мужа, измена сына… И только в дальней дали мерцало какое-то призрачно-нежное чувство – любовь Мицкевича.
Ее любимый на чужбине, одинокий и нуждающийся, не оставлял творчества. Медленно, мучительно возникло цельное и прекрасное произведение, которое, бесспорно, должно было обессмертить имя Мицкевича. Это произведение – «шляхетский эпос в 12 песнях» – известная поэма «Пан Тадеуш». Написанная спокойно, задуманная широко и связанная с тою знаменательною эпохою Наполеонова нашествия на Россию, от которой поляки ожидали «возрождения старой Польши», – «Пан Тадеуш» уподобляется польскими критиками бессмертным эпопеям Гомера.
Стороной она узнала, что Адам похоронил жену и – частью для того, чтобы рассеять скорбь от этой потери, частью с поручением от французского правительства организовать польские легионы в Турции – отправился в Константинополь. Увлечённый бонапартизмом и мечтами о мнимой пользе родине, в начале крымской кампании он решился на этот безумный шаг, покинув свою скромную должность библиотекаря. Решительная Каролина готова была броситься туда, ему на помощь, но злой рок опять воспрепятствовал их соединению. Прожив в Константинополе около двух месяцев и неустанно хлопоча по устройству легионов, он опасно заболел и 28 ноября 1855 года скончался, почти 58 лет от роду.
Но, может быть, судьба как раз проявила великодушие?! Что, кроме разочарования, сулила встреча двух немолодых людей? Узнал ли бы поэт в угловатой, нервной, сильно состарившейся женщине свою Художницу? И сам он по воспоминаниям своих поклонников находился не в лучшем состоянии: «…Развалина! Голова статуи на худом и небольшом теле с зачесанными назад волосами, в которых уже сильно проглядывает седина. Но эти неправильные морщинки, изменяющиеся почти каждую минуту, искривление рта, приобретенное благодаря частому говорению, неуверенный взгляд глаз, как будто время стерло их прежний цвет, – все это вместе невольно пробуждает мысль о разбитой статуе, искалеченной капризной рукой случая, разрушительным зубом времени».
Хорошо, что эта запоздалая встреча не состоялась. И через 35 лет после смерти Мицкевича, за четыре года до своей кончины, она смогла, находясь под очарованием прекрасного образа молодого поэта, написать его сыну: «Воспоминание о моей любви к вашему отцу и до сих пор является счастьем для меня. Время, вместо того чтобы ослабить, лишь укрепило мою любовь. С благодарностью вспоминаю о том благословенном дне, когда он спросил меня, желаю ли я быть его женой. Он всегда стоит передо мною как бы живой. Для меня он не перестал жить. Я люблю его теперь, как не переставала любить все время».
С конца 50-х годов Каролина много путешествовала, и цикл «Фантасмагории» (1856–1861), написанный в путешествиях, пронизан печалью и тоской о прошлом; многие стихотворения проникнуты чувством любви к покинутой родине.
В Швейцарии Каролина познакомилась с художником Александром Ивановым (1806–1858). Сюда он приехал, чтобы несколько поправить здоровье: полечить больные глаза, попытаться избавиться от лихорадки, которой заразился в римской Компанье, подолгу просиживая за этюдами в Понтийских болотах. Часто лишал он себя обеда, заменяя его овощами или даже попросту хлебом; иной раз у него не было и приличной одежды. Все это не волновало человека, одушевленного единственной, но грандиозной идеей – созданием величественного полотна «Явление Мессии» («Явление Христа народу»), которому он посвятил двадцать лет. Во время работы над картиной Иванов сделал 258 эскизов. По замыслу художника явление Мессии должно было способствовать нравственному совершенствованию людей и привести «мир, лежащий во зле» к миру всеобщей гармонии.
Его одержимость творчеством глубоко впечатлила Павлову; она увидела, что не одна такая в мире. После смерти художника она опубликовала свои воспоминания о нем (1858).
В конце концов поэтесса осела в Германии, и это закрепило то, что уже, в сущности, свершилось, – выпадение Павловой из литературно-общественной жизни России. Приезжающие русские не спешили ее навестить: «Если те, кто с нею знаком, имеют возможность встречи с нею за границей, – они, как правило, этого избегают, помня о ее назойливости и неудобности», – писал А. Никитенко.
Гораздо удачнее сложилась жизнь у вечного везунчика Николая Филипповича Павлова. Он и после развала своей законной семьи сумел занять прочное положение в обществе, становясь редактором и издателем крупных ежедневных газет – сначала «Нашего времени», затем «Русских ведомостей». Петр Андреевич Вяземский, «тирану враг и жертве верный друг», помогал Павлову в этом устройстве: нашел для него начальный капитал, пробил через зятя своего, Валуева, правительственные субсидии… Так что материальных трудностей экс-поэт не испытывал. Не то что бедствующая Каролина, живущая только литературным трудом.
Однако мировоззрение бывшего либерала полностью изменилось. Он нещадно эксплуатировал крепостных на суконной фабрике в Мурмино, имении жены, заставлял крестьян возить дрова для паровой машины в выходные и праздники и даже продавал хлеб из общественного амбара. Крестьяне настолько обессилели, что выпросили из столицы ревизора. Результатов это мероприятие не принесло, и тогда крестьяне послали в Петербург ходоков с жалобой на имя министра внутренних дел. Послы были арестованы за неимением документов, что привело к забастовке на фабрике. Разбираться с бастующими приехал сам рязанский губернатор Новосильцев, а с ним и 250 солдат гарнизона. Крестьян под дулами ружей поставили на колени, поднесённые хлеб-соль губернатор опрокинул и разбросал, а забастовщиков высекли розгами на глазах у всего села. Особо отличился Павлов, который требовал сечь даже стариков.
Вкруг оратора-поэта Взбунтовались мужики. Ты просил властей клеврета: «Крепче их, больней секи!!» Ты жандармскую природу Злобной местью удивил, Братство, равенство, свободу
