который вы потратили пять тысяч.
Вы не увидите дорогих гаджетов или дома с пятью спальнями, когда будете задыхаться на последнем дыхании и жизнь промелькнет перед вашими глазами. Вы не увидите материальных вещей.
Вы увидите людей.
Моменты.
Воспоминания.
Улыбку любимого человека. Их смех. Вы вспомните, каково это — быть счастливым.
Людям не нужно многого для счастья, но мы специально усложняем свою жизнь. Мы воспитаны в обществе, которое заботится о внешнем виде больше, чем о человеческом общении.
Проходит еще два часа, и на столе появляются три пустые чашки. Я купил зарядное устройство. И еще один сэндвич. И кусок пирога. Уже ближе к половине пятого, когда под последним отправленным сообщением «Доставлено» меняется на «Прочитано». Я сжимаю телефон, ожидая, когда три точки начнут прыгать.
Проходит минута.
Пять.
Десять.
И наконец она начинает печатать.
Принцесса: Два перелома ребер, три шва и легкая контузия. Я буду жить. Мой ангел уволился в тот день, когда я впустила тебя обратно в свою жизнь. Он знал, что в конце концов я расплачусь, и отписался заранее. Иди домой. Я не хочу тебя видеть.
Я долго смотрю на сообщение, как будто оно написано на греческом. Я не хочу тебя видеть, — выпрыгивает с экрана, режет меня так, как я никогда не резалась.
Швы. Сломанные ребра. Контузия.
Это тоже больно. Представление Кэссиди в постели, страдающей от боли, одинокой и напуганной, вгоняет нож еще глубже, но одна строчка ранит сильнее, чем я ожидал от слов: он знал, что я в конце концов расплачусь, и подписался заранее.
Черт.
Я никогда не хотел причинить ей боль. Мы должны были веселиться. Мы должны были трахаться, потому что мы делаем это так хорошо, но добавьте сюда чувства, и вот такой беспорядок никому из нас не нужен.
Я должен уйти. Я должен жить дальше, но не могу, пока не увижу ее.
Я: Скажи мне это в лицо, и я, возможно, поверю тебе.
Три точки мигают, затем останавливаются, повторяясь целую минуту, но никаких сообщений не приходит. У меня возникает внезапное желание швырнуть телефон через весь кафетерий.
Но он отскочит от головы одного из пациентов.
— Извините. — Та самая медсестра, которая не пустила меня к Кэсс, останавливается возле моего столика. — Кэссиди сказала, что вы можете приходить, если…
Я встаю на ноги, прежде чем она заканчивает.
— Ведите.
Ласковая улыбка изгибает ее губы, подчеркивая морщинки вокруг глаз.
— Обычно мы не пускаем людей после пяти тридцати, но вы были здесь весь день, так что я сделаю исключение.
У меня слишком пересохло во рту, чтобы осыпать ее любезностями. Я благодарен ей за то, что она разрешила мне войти, но в то же время внутри у меня все дрожит, я не знаю, чего ожидать.
Медсестра выводит меня из столовой, и мы поднимаемся на лифте на пятый этаж. Я продолжаю сжимать кулаки, чтобы избавиться от иррационального напряжения, с нетерпением ожидая, в каком состоянии окажется Кэссиди. Несколько фотографий ее разбитого Fiat, которые Кольт прислал в групповой чат, подтверждают, что она чудом осталась жива. Два сломанных ребра — всего лишь поверхностная царапина после такой аварии.
— У вас всего десять минут, — говорит медсестра, открывая дверь в палату Кэссиди. — Проведите их с пользой. — Она подмигивает, жестом приглашая меня войти.
Я останавливаюсь в двух шагах от палаты и смотрю на девушку, которая полусидит, полулежит в кровати, подперев ее несколькими белыми подушками.
Я вдыхаю с трудом, разглядывая швы под бровями. Еще полдюйма, и она лишилась бы глаза. Волосы на затылке встают дыбом, и меня тошнит, когда я внимательно разглядываю ее оливковую кожу, покрытую порезами и синяками.
— Не смотри на меня так, — говорит она, ее голос спокойный, но слабый, словно она измучена. — Ты сам напросился сюда. Неужели ты ожидал увидеть меня в полном макияже, красивую, как всегда?
— Ты так же красива без макияжа, как и с красными губами и подведенными глазами. — Я прохожу дальше, мои ноги немного подкашиваются, когда я сажусь на неудобный стул рядом с ее кроватью. — Как ты себя чувствуешь?
Она ужасно бледна, ее губы тусклого молочно-розового цвета, а под голубыми глазами залегли тени. Тяжелая цепь опоясывает мою грудь. Она выглядит такой чертовски хрупкой.
— Я в порядке. Обезболивающее действует, так что я уже почти не чувствую боли в ребрах. — Она зачесывает свои светлые волосы назад пальцами, встречаясь с моим взглядом. — Почему ты здесь, Логан? Почему ты не можешь просто оставить меня в покое?
Потому что я волнуюсь. Я запутался и не могу понять, как справиться с тем, что чувствую. Я не понимаю, что я чувствую, но я знаю, что эти чувства нежелательны. Они еще на один шаг приближают меня к потере семьи.
— Ты имела в виду то, что сказала в сообщении?
— Я хочу это иметь в виду, — со вздохом признается она, теребя уголок одеяла, прикрывающего ее хрупкое тело. — Мы знали, что у этого… у нас есть срок годности. Теперь мы его превысили.
Мы. Прошло много времени с тех пор, как я был частью «нас». Десять лет, если быть точным, но интрижки в колледже не имели смысла. Не то чтобы мы с Кэсс должны были быть значимыми, но вот мы здесь. Три месяца секса, а я уже не в себе.
— Планы меняются, Кэссиди. Не похоже, что кому-то из нас есть к кому возвращаться домой. — Не заканчивай это. Не сейчас. Я еще не закончил с тобой. — Что не так с тем, что у нас есть?
— Нет ничего плохого. И ничего правильного тоже. — Она выравнивает дыхание и вытирает глаза, опережая слезы, и мне хочется вылезти из кожи. — Чем дольше мы будем продолжать, тем больнее мне будет. Я не могу так долго притворяться.
— Притворяться?
— Что секса достаточно. Это не так.
Я стискиваю зубы, прогоняя противоречивые эмоции. Она скользит между моими пальцами, и я не могу решить, раздвинуть их пошире
