на улицу. Было уже три часа дня. Да, долго мы проболтали с Николаем Васильевичем. А к шести мне нужно быть в университете. Я на ходу соврал Вальке, что тороплюсь на свидание, быстро попрощался с ним и чуть ли не бегом я поспешил к метро «Колхозная». Если потороплюсь, то успею смотаться быстро туда и обратно. Посвящать приятеля я в свои планы не стал — и так уже чересчур много людей знали о том, кто я такой, и зачем попал в восьмидесятые.
* * *
На нужное мне место я прибыл довольно скоро — всего полчаса нужно было проехать на электричке. В вагоне было довольно свободно: будний день, не рано и не поздно, дачный сезон уже закончился, многие вернулись в город. Я сошел на станции и посмотрел на листочек с ориентирами, где едва разборчиво было написано: «Пятнадцать минут по дороге, далее у сельмага повернуть налево. Почти сразу выйдете на шоссе».
Следуя указаниям, я вскоре оказался на месте, опустился на корточки и осмотрелся в поисках хоть чего-то, что могло быть мне полезным. Что-то сверкнуло. И еще, и еще раз… Неужели опять, как во сне? Я огляделся. Рядом едва слышно кто-то захихикал.
Так и есть. В кустах неподалеку притаилась стайка из троих ребят лет тринадцати и одного поменьше, лет восьми. У каждого в руках было зеркальце. Весело переговариваясь между собой, они слепили меня, пуская солнечных зайчиков.
— Заняться нечем? — грозно рявкнул я, выпрямляясь во весь рост и делая голос как можно ниже, чтобы выглядеть более грозно.
Увидев мою рослую фигуру, пацаны сначала перепугались, но потом, сообразив, что их больше, осмелели. Самый рослый и нахальный спросил:
— А тебе чего, дядь? Клад ищешь? Шлем Александра Македонского?
— Ремня для тебя ищу, — опять рявкнул я, хотя всегда был ярым противником физического воздействия на детей. — Зачем слепишь? Заняться ничем? Иди голубя похорони, в футбол погоняй… Уроки уже закончились?
— Так ремень у тебя на поясе, глаза разуй, малахольный, — гоготнул нахал. Тот, что поменьше, испуганно отошел в сторону, поняв, что намечается конфликт.
Я понял: это и была та компания, которая от скуки и ничегонеделания слепила проезжающих водителей. И именно эти парни ослепила мужчину, который был за рулем новенького желтого «Москвича» по прозвищу «Цыпа» в тот злополучный день. Из-за этих придурков теперь поломано столько жизней!
И в этот момент что-то на меня нашло. То ли сказалась накопившаяся за несколько недель усталость, то ли злость от того, что мы никак не можем закончить разработку симулятора, и мешает то одно, то другое… В глазах от злобы потемнело, я одним махом расстегнул пряжку, стянул ремень и уже хотел было броситься к пацану, как запнулся о какой-то камень и грохнулся наземь.
«Оно и к лучшему», — подумал я, теряя сознание. — «Не хватало еще сесть за нанесение тяжких телесных повреждений несовершеннолетнему. Тюрьма — всегда тюрьма, что в восьмидесятые, что сейчас… А ведь Николай Васильевич предупреждал меня…»
Тут навалилась тяжелая, вязкая, давящая темнота, и я провалился в забытье.
* * *
— Очнись, эй, вставай… — чья-то маленькая рука трогала меня за плечо. Я застонал и пришел в себя. Кто-то осторожно поливал мне на лицо воду. Я фыркнул и, отбросив руку, слегка приподнялся на локте. Голова опять нещадно болела, как и тогда, после падения с кровати во сне. Так, кажется, скоро у фальшивого Матвея Ремизова будет, настоящее, реальное сотрясение, и мне придется переселиться в «Склиф» на пару недель. Надеюсь, не в реанимацию, где лежал мой двойник.
Я огляделся. На меня обеспокоенно глядел крохотный мальчонка, лет восьми, явно по глупости увязавшийся за этой компанией (может, чей-то младший брат). Это он лил мне воду на лицо, чтобы я пришел в себя.
— Ты как? — с явным беспокойством спросил он.
— Лучше, — я осторожно покрутил головой, потрогал затылок и сел. Попытался было встать, но голова закружилась. Воротник куртки насквозь промок. Я снял ее совсем, вытер лицо и шею и спросил:
— А друзья твои где?
— Убежали. Как тогда… — начал было парнишка и захлопнул рот, явно поняв, что сказал что-то лишнее.
— Когда тогда? — я почему-то интуитивно смекнул, что он недоговаривает что-то важное, и это что-то напрямую относится к моей истории.
Паренек молчал, уставившись на землю. Рядом на траве валялось зеркальце. Мне стало все понятно. Да уж, не такого «отъявленного хулигана» я себе представлял.
— Это вы светили зеркалами в тот день?
— В какой? — мальчонка все понял, но отчаянно делал вид, что не знает, о чем речь. Меня это стало уже раздражать.
— В тот день, когда водитель с семьей на желтом москвиче сбил парня на шоссе, — громко отчеканил я. — Это вы ослепили его? Теперь понятно? Долго еще дурочку валять будешь?
Мальчишка молчал еще с минуту, потом отвернулся, и его плечи затряслись. Я мгновенно понял, что переборщил, и осторожно тронул его за плечо.
— Эй, эй, ты чего?
— Ты из милиции? — обреченно спросил паренек, вытирая лицо рукавом.
— Нет, — поспешил я его успокоить, — я не из милиции, не из прокуратуры, я не собираюсь тебя бить, ругать или делать что-то тебе плохое. Пожалуйста, не плачь. Мне просто очень важно знать, что случилось. Это требуется, чтобы… — я запнулся. — В общем, не важно. Расскажи. Погоди, сейчас.
Сообразив, что со стороны мы выглядели довольно странно — валяющийся на траве здоровый двухметровый парень и сидящий рядом плачущий первоклассник —, я усилием заставил себя подняться с травы и доковылял до ближайшей скамейки.
— Садись, — предложил я. — Попей воды, успокойся, и рассказывай. — Зовут тебя как?
— Андрей.
— Рассказывай, Андрей, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно мягче.
— В общем, компания у нас есть: я, Леха, Толик и Марат. Пацаны со двора. Мы вроде… дружим.
— Дружите? — недоверчиво переспросил я. — Тебе сколько лет?
— Восемь.
— А им?
— Тринадцать вроде. Лехе четырнадцать. Это высокий такой.
— Нахал, который со мной препирался?
— Ну да…
— И о чем же вы дружите? У вас интересы должны быть разные. В школе у тебя нет друзей?
— Меня в школе… того… не очень любят, — признался Андрей, — нервное теребя свою штанину. Я просто такой… сам по себе.
Тут мне
