Прошлой ночью я осознала, что у меня теперь другая семья. В независимости, как всё сложится. С родителями я жить не смогу.
На обходе врач хвалит, шутит, что «устроила» я им праздники! Все мысли были только обо мне под бой курантов. Молились. Боже, за меня даже врачи и сестры молились!
Улыбаюсь, киваю, как собачка. Говорить сложно, боль в горле уменьшилась, но голос охрип.
Врач велит, чтобы не вздумала больше никого пугать и поправлялась, как можно быстрее.
Впервые за два дня обедаю. Матвей еще вчера привез обалденный суп и витаминный облепиховый чай. Такой кислый, что после него нос начинает дышать более–менее.
Весь день лежу в постели в его футболке, отдыхаю. Скучаю. Каждую минуту скучаю по Матвею.
Родители звонят, пишут, но их попытки подбодрить вызывают отторжение. Я не говорю этого, чтобы не обидеть. Просто сухо прощаюсь.
Сама же думаю: «Нет, папа, я не хочу в Турцию. И в Эмираты не хочу. Боже, вы вообще понимаете, что пишете?!»
Ближе к вечеру Диана сообщает, что нашли Матвея. Он в приемнике какой–то ментовки. Откидываюсь на подушки, закрываю глаза. Обещал, что цел и здоров! Наврал! Вот гад!
Понимаю, что обо мне заботился, чтобы не нервничала. Спасал, оберегал. И всё же дурак! Но какой же любимый и нужный! Всем сердцем, каждой клеточкой.
К ночи мне становится чуть хуже. Температура под контролем, но общее состояние — так себе, штормит. В комнате темно, девочки спят, я лежу и в потолок пялюсь. Градусник проверяю.
Телефон вибрирует. Неизвестный номер.
Едва не подпрыгиваю на месте! Принимаю вызов и выдыхаю: «Да!»
– Привет, малыш. Ты чего шепчешь? Все спят?
Я не ошиблась, это Матвей!
– У меня нет голоса!
– Что?
– Я охрипла!
– Не слышу.
– Не могу говорить!
– Ты охрипла, что ли? Эй, Юля–я–я–рыбка. Ау!
Голос веселый, озорной. Сама улыбаюсь.
– Матвей! – хриплю. – Это не смешно! Как ты? Где находишься? Я беспокоюсь!
– Видишь что–нибудь?
– Нет.
– А сейчас?
– Да вроде бы нет... О, какой–то луч света, – шепчу. – В виде цветочка. Еще одного. О, да тут целый букет на стене расцветает! Матвей, это ты?! – спохватываюсь, резко сажусь в кровати.
– Почти. С днем рождения, Юль. Крепкого тебе здоровья.
Улыбаюсь до ушей. Спрыгиваю на пол, подхожу к окну. Там ребята стоят, человек пять. Одного узнаю — Захар как желтое пятно в полумраке, остальные в черном. Внутри тепло–тепло становится! Этот букет не на стене, он в душе цветет, переливается.
Машу рукой. Парни машут в ответ.
– Я попросил не петь и не орать, всё же больница, вдруг тебя выгонят, – любимый голос прокатывается по коже, исцеляя. Наполняя жизненной силой, так важной в эти дни.
Смеюсь. Матвей продолжает:
– Знаю, что нашли пульс, Диана рассказала. Это хорошо. Теперь отдыхай. Меня тут оставили посидеть на недельку. Паша попробует что–то сделать через отца Дианы, но не факт, что получится. Тут мужики уперлись. Вроде бы и взяли ни за что, но пошли на принцип.
– Какой принцип? Взятку хотят, Мот?
– Да не совсем. Тут отец Любы. Накручен, слышать ничего не хочет.
Мои глаза округляются.
– Как это? Он же в соседнем городе трудится! Перевели, что ли?
– Потом объясняю.
– Давай я напишу Любе. Это какой–то треш. Пусть тебя немедленно выпустят, Мот!
– Не надо. Юль, тише. У тебя даже голос прорезался, – смеется. – От возмущения. Я тут разберусь, а ты не вешай нос. Скоро увидимся уже.
– Блин, уверен? Я могу с ней связаться.
– Я думаю, она и попросила у папы отомстить, подержать меня тут. И прочее. В отместку. Ее отец уверен, что мы встречались, блин.
– А вы нет?
– Нет, – кажется, он улыбается. – Тебя это сейчас волнует? Юлька, ржу. Не было ничего, за тобой как дурак бегал. Добегался, посижу, отдохну немного. Ты там давай, держись, главное.
– У тебя же экзамен шестого.
– Да помню. Поглядим, может, раньше выберусь. – Он добавляет странным голосом: – Могло быть хуже.
– В каком плане?
– Ты моя спасительница, вот в каком. Обожаю. Всё, пора мне. Звонить буду по возможности.
– Я тебя люблю.
– Не слышу.
– Люблю тебя!
– Не слышу.
– Люблю!
Аж до боли напрягаю голосовые связки. Он снова хрипло смеется.
– Вот и не забывай. А я тебя. Всё, пока, побежал.
Парни вновь машут, выключают фонарики. Цветочки пропадают. Я возвращаюсь в кровать, лежу, лежу долго.
Как всё у нас закрутилось, завертелось. Расстались. А толку–то? Всё равно вместе. Всё равно друг к дружке прибились. В радости без него никак, а в горе — тем более. Нестерпимо.
Нельзя нам расставаться, только дров наломаем, людей обидим, вляпаемся. В итоге опять вместе будем. Связаны на всю жизнь.
Как никогда это чувствую. И мне кажется, что он тоже.
Глава 43
– Что ж, Юля. Претензий у меня нет. Давайте выписываться.
Я поднимаю вверх руки и пританцовываю на месте. Врач улыбается. Ей за пятьдесят, и она меня, кажется, временно удочерила. Обращается на «ты», сочувствует и подбадривает по возможности.
– Ура! Ура! Наконец–то! Юх–у–у!
– Эх, стараешься, из кожи вон лезешь, а они всегда так радостно уходят... – отшучивается доктор. Добавляет серьезнее: – Через два часа принесу документы и направления. Антибиотики дома допьешь, не бросай ни в коем случае. В поликлинику сама не ходи, там сейчас много болеющих. Пусть врач, что по прописке, придет, даст справку. Если нужно – больничный. Минимум месяц покой. И в женскую консультацию сходи.
Торопливо киваю, изо всех сил запоминая наставления. В голове же: «Домой, я поеду домой!» Не верится! До сих пор не верится, что позади. Страшное было время, страшные дни. Не знаю, как выдержала. Иного пути не было, вот и боролась.
Быстро пишу Матвею, затем маме с папой в семейный чат.
«Я приеду за тобой», – приходит от Мота.
«Буду рада!» – отвечаю.
Сообщаю родителям, чтобы не дергались: Матвей заберет. Они и слышать не хотят, начинают спорить. Мама сообщает, что уже одевается. Отец неумолим:
«У Матвея прав нет, а я на машине».
«Есть у него права».
«Как он умудряется столько раз попадать в тюрягу, и выходить сухим из воды?»
