еще вино. Надеюсь, оно не отравлено?
— Нет, конечно! Ни к чему понапрасну переводить яд. Что ж, с удовольствием присоединюсь к тебе, друг мой. Я не против. Пусть себе пекут на здоровье, или чем они там занимаются.
— Угу, пекут. Мой хозяин и в самом деле обожает это занятие.
Шаркая ногами, Грошемил подошел к Ризу и покачал головой:
— Признаться, мне это кажется довольно-таки странным.
«Поверь мне, дружище, мы с тобой думаем одинаково».
— Он полон неожиданностей. В смысле, Бошелен.
— Клыкозуб наверняка выпотрошит и четвертует повара.
— За то, что он хотел нас отравить, или за то, что не сумел этого сделать?
Грошемил усмехнулся, но промолчал.
Эмансипор нашел пустой кубок и налил писарю вина, затем поднял свой:
— За подчиненных.
— Неплохо! Да! За подчиненных!
— За несчастных и беспомощных.
Они выпили.
Внимание Шпильгита привлекло какое-то движение за заиндевевшим стеклом. Он наклонился ближе к окну.
— Еще гости? — спросил Акль Воскресший, переминаясь с ноги на ногу. Передняя часть его тела была теплой на ощупь, но спина, обращенная к покосившейся двери, была холодна как лед. Шпильгит не ответил, и Акль продолжил: — Мы с тобой в одной лодке, друг мой. Попросту говоря, нам надо сматываться из Спендругля. Зима в этих краях суровая, согласен. Но если взять хороший фургон, пару крепких быков, побольше еды, рома и шкур, можно добраться до какого-нибудь города на побережье за неделю… или если двинуться на север, хотя дороги там плохие, да и ветер…
— Для того, кого считают мертвецом, Акль, ты слишком много болтаешь.
— Тогда что тебя так заинтересовало за окном?
— Трое чужаков.
— Они вернулись? Из крепости? И что…
— Не они, придурок. Трое других чужаков. У одного вся голова забинтована, и он хромает. И с ними женщина, наполовину голая, — именно от этой половины я и не могу оторвать взгляд.
Развернувшись кругом, Акль открыл дверь и выглянул наружу.
— Ей что, сиську чайки обгадили? — сказал он.
— Это родимое пятно, идиот.
— Слишком уж белое.
— Тут нет никаких чаек, Акль. Слишком холодно. Нет, это просто отсутствие пигмента. Я видел такое и раньше, но только не там — в смысле, не на сиське.
Трое незнакомцев остановились перед входом в «Королевскую пяту». О чем-то посовещавшись на непонятном языке, они вошли внутрь.
— Интересно, Хордило их арестует?
Шпильгит откинулся на стуле, потирая глаза:
— Возможно, ему для этого потребуется голем. Все трое вооружены.
Воскресший закрыл дверь, насколько это было возможно, и снова повернулся к сборщику налогов:
— Мы могли бы купить фургон, быков, припасы и прочее. Даже для троих, Шпильгит, если хочешь взять с собой Фелитту. А утром отправиться в путь.
— И как, интересно, мы за все это заплатим? Келп не дурак и в долг не даст.
— Пара лопат найдется? — улыбнулся Акль.
— Только не заводи опять свою бодягу про зарытое сокровище!
— Я не собирался ехать один, учитывая холод и прочее. Но теперь… Что ж, Шпильгит, Фелувил готова прикончить тебя сотней способов, и лишь нерешительность пока что ее останавливает. Что касается Фелитты… тебе стоило бы послушать, что она наговорила своей мамаше. И этих слов уже не вернуть назад. Если ты действительно хочешь увезти ее, то сейчас самое время, друг мой.
— Друг? Ты мне не друг.
— Тогда напарник.
— Я не беру в напарники тех, кто считает себя мертвым.
— По мне, так какая разница? Наверняка можно рассчитывать на налоговые льготы.
Шпильгит долго смотрел на Акля, после чего покачал головой:
— Лопаты. Ладно, лопаты мы найдем. Откопаем твое сокровище, похитим Фелитту, обогатим Келпа, а потом сбежим. Прекрасный план. Просто гениальный.
— Когда все просто и ясно, гений ни к чему, — ответил Акль.
Встав, Шпильгит взял свой потрепанный плащ.
— Ты никогда не походил на богача, Акль.
— Мне просто не представлялось возможности, Шпильгит. Так где же мы возьмем лопаты?
— У могильщика, — ответил Шпильгит. — Предложим выкопать для него несколько ям, задешево, раз уж тут объявилось столько чужаков.
Акль поколебался:
— Мне он не нравится.
— А зря. Тебе стоило бы благословлять этого пьяницу с каждым рассветом и каждым закатом.
— Я к тому, что мне не хочется с ним разговаривать.
Шпильгит уставился на него:
— Тогда я сам возьму лопаты.
— Спасибо, Шпильгит. Действительно спасибо. Я подожду здесь.
— Если я впустую потрачу из-за тебя время, Акль…
— Не потратишь. Вот увидишь.
Когда Шпильгит ушел, Акль обошел вокруг маленького стола и сел на стул. На мгновение он вообразил себя сборщиком налогов, которого боятся и пытаются прельстить одни и те же внушающие ужас люди, а затем вздохнул:
— Нет уж, я предпочел бы умереть.
Хордило был сыт по горло сопровождением в крепость всевозможных придурков. Собственно, он был сыт по горло вообще всем: служебными обязанностями, кровью на своих руках, бессмысленным повторением одного и того же и мыслью, что все последующие дни его жизни, вплоть до самого последнего, вряд ли будут чем-то отличаться от уже прошедших.
Большинство мужчин мечтали об одном и том же: о лежащем рядом теплом теле, повторяющем, будто эхо, их звериные стоны, о хорошей компании за столом, о пристойных беседах и отсутствии мусора на полу. Но мало кто из мужчин полагал, что женщина может хотеть того же и получить желаемое от пса.
Жены, несомненно, были проклятием. И потому Хордило научился обуздывать свои мечты, как подобает мужчине, умудренному годами скорби и блаженного неведения, разбитого в прах в тот роковой день, когда мир встал с ног на голову, послав ему издевательский поцелуй. Все сводилось к тому, чтобы избегать ловушек, подстерегавших пристойного мужчину, желающего пристойной жизни, но это всегда оказывалось не столь легко, как следовало бы.
Стинк мрачно сидел за столом, не обращая внимания на стоны и жалобы исцарапанных дурней, оказавшихся слишком медлительными или слишком пьяными, чтобы избежать когтей котоящера Рыжика, и разглядывал троих новоприбывших, которые выстроились в ряд у стойки.
«А эта бабенка вполне бы мне подошла, — подумал он. — Ее, похоже, нисколько не волнует, что она почти голая, да и свой зад красавица мне показывает явно не случайно, я ведь тут единственный приличный мужик, и она сразу на меня посмотрела, как только вошла. Слишком уж многозначительный взгляд. Да от него оттаял бы даже попавший в силки кролик под глубоким снегом. А может, и
