я просмотрел их воспоминания. Я знаю все, что знали они. Я помогу вам прикрыть сеть предателей, которые прямо сейчас продают кадетов с низким уровнем способностей врагам Легиона. Ну как? Я все еще гаденыш, которого нужно давить на месте?
Остальные притихли, однако Виндар чувствовал, что злиться они не перестали. Им мальчишка казался чуть ли не сумрачным гением, который уничтожил других преступников просто потому, что сам он намного хуже.
Виндар же прожил на свете куда дольше и видел куда больше. Он не собирался защищать мальчишку и допускал, что с головой у этого гения серьезные проблемы. Но рядом с холодным, рассудительным воином он, в отличие от остальных, видел вчерашнего ребенка, на которого обрушилось слишком много слишком быстро. У будущих легионеров и так недолгое детство, но этому пацану за одну миссию пришлось пережить больше, чем иным легионерам за много лет службы выпадает.
Виндар не брался сказать, к чему это привело. К надломленной психике – вне всяких сомнений, но, если бы это было препятствием для службы, Легион пришлось бы распустить. Сейчас главный вопрос в том, сможет ли мальчишка справиться с болью, перековать ее в силу, которая однажды его возвысит.
– Идем, – велел ему Виндар.
– Как же так! – возмутился кто-то из новичков. – Он же… предатель!
– Это не нам решать. Наша задача – забрать его с Эреба. Дальше разбираться с его настораживающе буквальным восприятием слов «охота за головами» будем не мы. Легион соберет оценочную комиссию, все по протоколу. Увезем его отсюда и забудем!
Они еще возмущенно шептались, но открыто возражать не смели. Они знали, что Виндар изображает добродушного дядюшку, лишь пока они не нарываются. Настоящих добряков в первой десятке и не было никогда…
Они показательно игнорировали мальчишку и наверняка держались за подсказанную Виндаром мысль о том, что они больше никогда не увидят этого маленького хищника. Сам же Виндар был настроен не столь оптимистично.
Он уже сейчас видел: если мальчишка пройдет комиссию и получит право учиться дальше, у них есть все шансы однажды встретиться в первой десятке.
* * *
Нужно было думать об ответе, а вместо этого Альда думала о судье. Что-то с ним все-таки не так. Он нервничал, глядя на нее, и объяснение подбиралось всего одно…
– Вы боитесь телепатов… Нам вы не доверяете куда больше, чем другим представителям специального корпуса, вас до дрожи пугает мысль, что кто-то влезет вам в голову! Как же вы согласились меня судить, зная о своей предвзятости?
Она и сама не знала, зачем произнесла это вслух. Не следовало – это было куда опасней, чем честно отвечать на вопрос о судьбе Хайда. И все же Альда не сдержалась, да и не было это таким уж большим нарушением.
Она оказалась не готова к реакции, которая последовала на ее вполне безобидные слова.
– Вот! – неожиданно высоко вскрикнул судья Бонесс. – Вот доказательство того, что ей нельзя доверять! Мы положились на честное слово Мазарин, не стали использовать блокировку, а к чему это привело! Она внаглую читает мысли судьи! Что дальше, Мазарин, повлияете на меня? Или уже на кого-то повлияли? Какие из показаний можно считать честными, а какие были даны под вашим контролем?
Альда в его мысли как раз не лезла, она не подозревала, что в тот самый момент судья размышлял о своей фобии. Но убедить его в этом оказалось невозможно.
И тут научный отдел, конечно, обошел их всех. Продажный, но спокойный судья был бы осторожен. Под весом улик он не стал бы подставляться слишком сильно, он вполне мог оправдать Альду. Но человек, панически боящийся вмешательства в свои мысли, уже видел в Альде чуть ли не личного врага.
Боязнь телепатии была довольно распространенной фобией – особенно среди тех, кто имел весьма смутное представление о возможностях солдат специального корпуса. Казалось, что судья, ученый, обладатель многих наград, к таким людям относиться никак не может. А сложилось иначе: инстинктивный ужас Бонесса просто не поддавался здравому смыслу. Ну а то, что его страх и ненависть были самобытными и искренними, очень упрощало жизнь научному отделу, на который расследование никогда не вышло бы.
– Из-за отсутствия блокировки способностей и невозможности определить, влияла Альда Мазарин на суд или нет, требую нейтрализовать ее немедленно, – холодно объявил судья Бонесс. – Если капитан выразит согласие, процедура будет проведена в ускоренном режиме.
Альда такого не ожидала, не знала, как реагировать. Она прекрасно понимала, что под «нейтрализовать» судья имел в виду далеко не заключение в тюрьму. Понимали это и ее друзья, они волновались, Киган вообще на ноги вскочил, даже Триан заметно напрягся, что для него было немыслимым проявлением эмоций.
Спокойна осталась только Лукия.
– Отклоняю. Во-первых, здесь присутствует комиссия телепатов, которые определили бы, если бы Мазарин попыталась на кого-то воздействовать. Именно поэтому ей позволили обойтись без блокировки, никто не собирался оказывать ей особое доверие. Во-вторых, у стороны защиты есть еще один свидетель.
– Да какие тут могут быть свидетели! – отмахнулся судья. – Что же до комиссии… Что, если она повлияла и на них?
– Мазарин на такое не способна.
– Да никто не знает, на что она вообще способна! Я читал отчет о ее способностях, они всегда развивались рывками. Невозможно определить, на каком уровне они сейчас!
– Это не основание для казни на месте, – напомнила Лукия. – Настоятельно прошу вас соблюдать порядок суда.
Она все сказала верно – однако этим разозлила Бонесса еще больше. Как и все люди, нарушающие правила, он гасил свою совесть гневом, убеждал себя, что он может поступать как угодно, потому что окружающие еще хуже, они это хоть чем-то да заслужили.
– Вы мне будете рассказывать о том, как суд вести, госпожа Деон?
– Капитан Деон, – поправила Лукия. – Буду, если вижу отклонения от той процедуры, которая известна всем.
– Вот уже и вы становитесь на ее сторону… А ведь именно вы сообщили, что она опасна!
– Я не сообщала, что она опасна. Я сообщила о ее возросших способностях и рекомендовала провести переоценку. Еще один свидетель защиты может повлиять на это, его появление обосновано, среди предоставленных вам файлов есть прошение, заверенное руководством. Давайте продолжим.
– Нет, – отрезал Бонесс. – Вы были нейтральны – но изменили отношение к ней. Вы просто выигрываете время, чтобы она всех переманила на свою сторону! Я не дам ей это время. Мое решение окончательно, я воспользуюсь правом решающего голоса судьи, если нужно!
– За этим последует служебное разбирательство.
– Мне все равно! Я работаю судьей не первый год, в своих решениях я уверен.
Он и правда в себе не сомневался, но таково преимущество большинства недалеких людей. Скорее всего, он был бы сурово наказан за это – и очень удивился бы, услышав в итоге свой приговор. Но Альде-то было бы уже все равно! Из мертвых не возвращаются только потому, что твое имя очистили.
Она не знала, что делать. Действительно использовать свои способности, попытаться сбежать? Но охрана уже насторожена, ее могут убить еще до того, как вмешаются ее друзья. А они вмешаются, Альда знала… И сломают собственные жизни.
Пока она в ужасе искала решение, судья Бонесс вывел на экран приговор, ему оставалось только ввести код личной подписи. Альда скользила взглядом по залу, ища поддержки. Киган что-то возмущенно доказывал Рале. Стерлинг пытался поговорить с обвинителем – наверняка нашел точные формулировки правил и теперь указывал, что слишком многое тут нарушено. Триан казался расслабленным, однако смотрел он не на Альду, а на охрану и комиссию телепатов. Он уже продумывал, как напасть… Да что там, даже Стефан Северин хмурился, понимая, что суд катится непонятно куда!
Здравый смысл отчаянно проигрывал, судья Бонесс уже вводил первые цифры кода, когда его рука вдруг замерла в движении. Лицо судьи, до этого непробиваемо упрямое, теперь казалось растерянным, ну а потом… Потом – испуганным.
Прежде, чем они успели сообразить, что происходит, судья взвыл:
– Я ничтожество!
И словно желая подтвердить этот нелестный факт, Бонесс откинул голову назад и изо всех сил ударился лицом о компьютерную панель управления. Кровь брызнула во все стороны, Альде даже показалось, что она видела мелкие осколки зубов. Это была серьезная травма, но недостаточная для того, чтобы Бонесс потерял сознание. Он поднялся и объявил залу:
– Кто я такой, чтобы просто отнимать жизни? Кто доверил мне, недоумку, мешку с суеверными страхами, судьбы вершить?
И новый удар, на этот раз куда более серьезный. Бонесс плакал и не пытался это скрыть. Он не хотел ни говорить такого, ни делать – а не говорить и не делать не мог. Альда прекрасно чувствовала, что он под жестким телепатическим контролем.
– Мазарин, прекратите! – испуганно приказал обвинитель. – Вы же убьете его!
И он, и комиссия телепатов теперь смотрели на Альду как на чудовище. Она прекрасно знала, почему! Любой, кто обладал хотя бы минимальной телепатической чувствительностью, уверенно заявил бы, что на судью воздействовала Альда. Как будто так сложно определить мотив: он собирался убить ее, она, зарвавшаяся от ощущения власти, решила отомстить…
Только вот она этого не делала. Альда не понимала,
