Книга Слепая зона - Ольга Вечная

Мама Платона начала наяривать минуты через две, когда он вытирал разбитую губу салфеткой. Сам же Платон будто, напротив, повеселел. Именно его самодовольная физиономия и привела меня в бешенство.

— Я не расстроился, потому что у меня есть ты вне зависимости от того, выиграю я или проиграю, — говорит он натянуто. — А с чувством вины я как-нибудь справлюсь.

— Правда? — спрашиваю с осторожностью. — Ты проиграл и не злишься, потому что у тебя есть я?

— С какой, блин, стати мне злиться? Нужно тренироваться больше. Накосячил, разбил малыша-Акуленыша, буду чинить. Ну все, иди сюда. — Платон повторяет сквозь зубы: — Иди, твою мать.

Пытается в романтику снова.

Подходит сам, и я неуверенно ступаю в его объятия, льну к груди. Поворачиваюсь и наконец любуюсь видом.

— Головой нормально припечатался?

— Припечатался, — покорно соглашается он с легкой улыбкой. — В ушах минут пять как звенеть перестало.

Ба-бах был громким.

Некоторое время молчим, стоя перед этими сумасшедшими окнами. Перед всем городом будто. Уязвимые, влюбленные. Я осмысливаю тот факт, что мы гасим конфликт сами. Так слова подбираем, чтобы мириться, а не прощаться.

— Я не дрифтер, — признается Платон. — Это не мой спорт, я люблю ралли. Но что на ралли, что в жизни штурман не помешает. Давай ты продолжишь мне помогать? Я хочу с тобой большего. Эля. — Он обнимает крепче. — За три часа ничего не изменилось. Ты ведь помнишь, что мы сделали на капоте?

Губы пересыхают. Он сам говорит об этом. Я так его люблю, что больно становится. Зачем же так искренне и приятно? Потом ведь ежеминутно об этом разговоре вспоминать буду.

— Я не знаю, штурман из меня так себе, наверное. Я вспыльчивая. Надменная. Жестокая.

— Мы можем потренироваться. Новичка никто на сложную трассу не кинет.

Улыбаюсь.

— Я такая и есть, пойми. Очень долго, лет до двадцати, я сторонилась парней, при этом рьяно ждала от них подвигов. Ну знаешь там, чтобы приехали ко мне домой, отбили у брата и всей семьи! — Посмеиваюсь сама над собой. — Брат говорил, что все парни вокруг недостойные, надо ждать. Ждать, ждать, ждать того самого. Получить образование, стать умной, особенной. А потом женился на восемнадцатилетней модели без школьного аттестата.

— Да ладно?

— Ага. Я ужасно злилась, безумно его ревновала. Она была младше меня, и он... один из самых лучших людей не свете, буквально образец для подражания, просто растоптал меня этим своим выбором. Я ощутила себя никчемной, уязвимой. И одинокой. Любви захотелось так сильно, что я ее себе, наверное, придумала. Дважды. Первый парень разбил мне сердце, и с тех пор я такая дурная.

— Это тот, который на всех фотках похож на мопса?

— Что? — Оборачиваюсь, нахмурившись.

Платон наигранно сводит брови вместе и дует губы.

И тут до меня доходит.

— Ты изображаешь Тимура, что ли? — Сама лихорадочно вспоминаю, сравниваю. Закрываю рот ладонью и... взрываюсь смехом! — Боже, и правда похож! Я никогда раньше об этом не думала! Он всегда так позирует!

Платон усмехается:

— Ну. Селекция — страшная вещь: иногда получаются странные экземпляры. Мопсы, допустим, лапули, но, пожалуй, такое уж большое значение им придавать не стоит. И ты не виновата. В вас, девчонках, генетически заложено реагировать на несчастных и бесполезных.

Хохочу! Это так неправильно — обсуждать бывших, но так смешно.

— Боже, мне разбил сердце мопс! Как глупо, наверное. А ты откуда, кстати, его знаешь?

— Погуглил. Что смотришь? Мне нужно было проанализировать твою жизнь до и как-то подготовиться к завоеванию.

Моя улыбка становится скромной. Взволнованной. Отхожу к окну, застеснявшись.

— А второй? — спрашивает Платон.

— Второй мне не понравился.

— Эй. Там нормально все было? — Он делает пару шагов в мою сторону. — Не бойся, скажи. Видишь, я сегодня заряжен на защиту.

Шутит, но сам при этом становится серьезным, хмурится. Ждет ответа. Порыв искренний. А у меня сердце до боли сжимается.

Платон такой, какой есть, — для него важно, чтобы я была в порядке. Не имеет значения, кто меня обижает — его родной брат или какой-то левый мужик в прошлом. Ему это не безразлично.

— Нормально. Не понравился, бывает. Я сама все закончила. Он... переживал.

Саша ухаживал долго и красиво. Он вообще симпатичный, состоявшийся мужчина с кучей регалий. Моя семья была бы от него в восторге, но увы, наш роман прекратился почти сразу, как я дала зеленый свет.

«Служебный роман», — подчеркнет кто-то, осудит. Может, это и плохо, но когда постоянно работаешь, с утра до ночи, когда жизнь крутится вокруг карьеры, а принцы сами собой с неба не падают (чтобы с ними познакомиться, нужно прилагать какие-то немыслимые усилия)… Когда от одиночества выть хочется и в командировке шикарный, умнейший босс дарит в очередной раз цветы, а потом приглашает на ужин... в конце концов просто берешь и соглашаешься. Чтобы посмотреть красными, воспаленными глазами на что-то кроме монитора.

Когда дело дошло до близости — было максимально скромно даже для суперскромной пьяненькой цыганочки.

Я вдруг думаю о Егоре. И о том, что любовь не то чувство, где уместны компромиссы. Пялюсь на Платона ошарашенно. И так сильно он мне нравится, без всяких «но», что остается просто молчать. Разглядывать его.

На мопса он не похож совсем. Хотя его брови тоже вечно нахмурены. Поэтому казалось, что он копия моего бывшего?

Платон коротко кивает, приняв ответ. О подробностях не спрашивает. Я делиться не спешу, ведь сама не хочу знать о его бывших. Почему-то ощущение такое, что мы оба все с начала начинаем.

— Да и хер с ними, — отмахивается он. — Я был влюблен сотню раз, а теперь смотрю на тебя, и в груди так горит, что кажется: ни разу. Пойдем поужинаем? Тут ресторан этажом ниже. Выпьем, остынем. Я бы что-нибудь съел.

— В выходной? Наверняка все забито, Платош.

— Вообще-то я бронировал.

— С депозитом?

Он коротко кивает:

— Конечно. Идем?

Моргаю недоуменно.

Он сделал это для меня. Выбить стол и номер под крышей в выходной — практически нереально. Дарина много говорила про этот ресторан-клуб.

Я уже