за стеклами очков, играли дерзкие искорки.
— Капустину не понравились ваши словесные капустники. Зачем вы его дразните, Ванечка?
— Не выношу говорильни. Особенно когда за длинными речами скрывается нежелание лишний раз пошевелить мозгой. Взяли проблему — и все, работа сделана! Можно отчитываться! А делать-то и не начинали! — Оттолкнувшись палками, покатился со склона.
«Жизнь — кольцо, — думала, провожая взглядом бегущего по заснеженному полю физика, Валентина. — Одно отмирает, другое рождается. Мы вставали на бой, теперь встают они… Жизнь бесконечна, а мы только лыжники на том или ином отрезке пути…»
— Приводите Светлану! — крикнула она вслед физику. Он не обернулся, не услышал, наверное. Хотя в морозном воздухе далеко прокатилось призывным эхом полнозвучное: «и-и-те а-ну-у!» «Любите Светлану!» — восприняла сама заново эти звуки Валентина. Начало любви, первые ее дуновения — лучшее в жизни человека.
Сверкало, искрилось в снежных сугробах солнце. В стеклах домов дробились, сверкали его лучи. Огнем пылало лобовое стекло нового пятиместного «УАЗа», на котором с недавних пор ездил директор сахарного завода и который только что обогнал Валентину. Замер возле Валентины «УАЗ», темноволосый улыбчивый человек в модном полушубке распахнул перед Валентиной дверцу:
— Нам, кажется, по пути, Валентина Михайловна? Вы в центр? Садитесь, подвезу.
— Спасибо, я домой, — рассмеялась Валентина. И как было не смеяться: не кто иной проявил к ней такую предупредительность — сам директор сахарного завода Огурцов! — А вообще-то нам с вами по пути, Григорий Семенович, — сказала, глядя в хитрые его, горячие, живые глаза. — Представьте себе, по пути!
Часть четвертая
ЗВОНОК С ПЕРЕМЕНЫ
1
В последний день каникул, по сложившейся традиции, Валентина устроила у себя девичник. Круг собирался узкий: Евгения Ивановна, Тамара Егоровна, Алла Семеновна, Нина Стефановна… У Валентины все еще гостила тетя Даша, через Ивана Дмитриевича была передана просьба Свете Овсиенко — чтобы пришла.
Валентина кончала готовить, когда в кухню заглянула Света, раскрасневшаяся с мороза, в спортивном синем костюме и голубой мохеровой шапочке:
— Добрый день! Говорят, вы меня звали?
— А без зова не могли прийти, Света? Я ведь ждала вас. Ну, раздевайтесь, грейтесь, пробуйте горячие пирожки. Вот с грибами… с мясом, — кивнув на тарелку с пирожками, Валентина ловко переложила с листа на доску большой традиционный пирог с капустой, накрыла полотенцем. — Еще на январском совещании обещали, что придете.
— Ух, жжется! — опускаясь на табурет и перебрасывая с ладони на ладонь пирожок, отозвалась Света. — Я на лыжах, не озябла, наоборот… ботинки вот скину. — Откусив от пирожка, она расшнуровала и сбросила с ног лыжные пьексы. — А к вам… Знаете, мама Валя, у меня в жизни появилось вдруг что-то хорошее. — Она спешила съесть пирожок, действительно они вышли нынче удачными, и высказаться спешила, поэтому речь ее была по-детски невнятной и по-детски же искренней. — Я знаю, что всегда могу пойти к вам. Здорово, оказывается, знать, что у тебя есть радость.
— Спасибо на добром слове, Света, — погладила ее густые волосы Валентина, тронутая непроизвольно вырвавшимся «мама Валя». — Мне кажется, у тебя появилась еще одна радость…
— Вы о своем очкарике? — рассмеялась Света, восприняв обращение на «ты» как самое естественное. — Такой смешной, явится поздней позднего и начинает развивать передо мной космические теории. Вы в курсе, что Иван Дмитриевич увлекается космосом будущего? Можно, я возьму еще такой, с мясом? — Искоса, плутовски взглянула на Валентину. — Главное, ни разу не спросил, интересуют ли меня эти его премудрости.
— Не интересуют, Света, нисколько?
— В смысле научной информации — да, знает он все-таки много. А вообще-то я земная, мама Валя. Вчера провела со своими отстающими контрольный диктант, и только трое написали плохо. А было семь. Неужели неделя занятий может так подстегнуть ребят?
— Важно, чтобы они захотели, Света. И чтоб чувствовали: тебе это нужно, ты переживаешь за них…
— Я смотрю на вас, удивляюсь: вот уж кто из безвоздушного пространства, так это вы. Проповедуете добро. Возитесь с этим, — кивнула на пирожки. — Легче купить в магазине печенья, пряников. Тратить столько времени и сил, чтобы через пару часов ничего не осталось…
— Будут у тебя муж и друзья, и ты не пожалеешь сил, чтобы сделать приятное. Домашняя стряпня вкусней магазинной. И вообще, Света, женщина делает климат в семье. Чтобы хорошо всем было, чтобы тянуло домой…
— Я этого не сумею. Да и не будет у меня семьи, — тряхнула волосами Света. — За кого выходить? Я провела с детьми сочинение на тему «Мои родители». Мам почти все хвалят, а отцов… В каждом сочинении: папка пьет, ругается, дерется. Лишь одна девочка написала, что отец, когда выпьет, тихий, приходит домой и ложится спать, мама стелет ему на диване чистую простыню, надевает на подушку свежую наволочку, — она чуть усмехнулась. — Мам тоже не всегда поймешь. Большое удовольствие: жди мужа весь вечер, а он пришел — и спать. Утром опять на работу. Для чего тогда выходить замуж? Стирать да варить? Неизвестно еще, какие от пьяницы дети родятся.
— Для любви, поди, выходят. — Тетя Даша, которая собирала в гостиной на стол, подошла к двери кухни, стала, сложив руки под грудью. — Валя, где у тебя чистые полотенца? Рюмки протереть.
— В шифоньере, на полке. Вино нашли, тетя Даша?
— Чего искать, буфет открыла, понизу сто бутылок…
— Значит, и ваш муж пьет? — разочарованно взглянула на Валентину Света. — Мне показалось, такой трезвый.
— Да ты што всех подряд в пьяницы-то записываешь! — прислонилась плечом к дверному косяку тетя Даша. — Ко времени да в меру — вино доброе зелье. Душу греет и веселит. Уметь выпить, когда след, не пьянство. Поговорка есть: «Пьян, да умен, два угодья в нем».
— Поговорками что хочешь можно оправдать, — отмахнулась Света. — Мы вообще любим все оправдывать, желаемое принимать за действительное. Я вон стала выставлять отметки за четверть, а директор говорит: «Никаких двоек, в нашей школе, запомните, успевают все». — «Как же, говорю, успевают, когда нет знаний! Я ни за что не поставлю тройку тому, кто не заслуживает!» — «А вы, отвечает, не ставьте. Заполните в журнале, что положено, а отметку я сам поставлю». Могу я после этого его уважать?
— Нет, конечно, — присела на табурет Валентина.
— Почему вы так спокойно? — вспыхнула Света. — Это же преступление, мы учим детей лжи, внушаем мысль, что можно не знать ничего, лишь бы официально было заверено, что знания даны. Можно не работать, лишь бы считалось, что ты работаешь… Я вам рассказываю дикие вещи, а вы молчите. Почему? И еще улыбаетесь!
Валентина действительно с доброй улыбкой смотрела на девушку, осознав: именно этим нравится Света, что ей н е в с е
