особого труда поступил в лесозаготовительную контору Дальлеса на станции Ин, куда с наступлением осени и выехал.
Так как вопрос с жильём на новом месте работы Андрея был неясен, то он пока решил оставить жену и детей у матери в Шкотове до весны, посылая им всё, что только мог урвать из своего заработка.
Перед его отъездом в Шкотово приехала старшая сестра Людмила, или, как все её называли и в доме, и в комсомоле, Милочка, с мужем Дмитрием Яковлевичем Сердеевым. После очередных перевыборов советов он получил должность в Дальневосточном крайисполкоме, членом которого был избран. Естественно, что ему предстояло переехать на жительство в город Хабаровск, где этот крайисполком находился, а с ним направлялась и его жена. Так как Милочка была уже на последних месяцах беременности, то, заехав в Шкотово, Сердеевы решили расстаться. Он, пробыв у тёщи несколько дней, уехал в Хабаровск, чтобы приступить к работе и подготовить квартиру, а Милочка оставалась в Шкотове, чтобы родить и первое время быть под присмотром матери.
Обо всём, что мы только что рассказали, Борис узнал от Кати. Она, признав его уже полностью своим, делилась с ним всеми событиями в её семье. Произошло это уже в конце сентября, когда они вновь довольно часто оставались подолгу в райкоме. Теперь у Пашкевичей жила Милочка, и сидеть по вечерам у них Борису стало неудобно, тем более что и благовидного предлога для этого не стало: Катя закончила ученье, и, следовательно, ни о каких занятиях с ней не могло быть и речи. Днём Борис ещё довольно часто бывал у Пашкевичей, ну а вечера они с Катей проводили в райкоме.
Кроме часов, которые они тратили на работу, у них, конечно, оставалось достаточно времени, чтобы поговорить и о домашних, и о собственных делах. Оставив в комнате, в которой обычно работал Борис, горящую лампу, они уходили в кабинет секретаря райкома, садились на стоявший там диван и подолгу обсуждали самые разные вещи, а иногда просто сидели и молчали, прижавшись друг к другу, временами целуясь. Борис становился всё смелее и смелее, его руки всё чаще и чаще ласкали нежную прохладную кожу Катиной груди, их губы в поцелуях задерживались всё дольше и дольше. Сопротивление девушки становилось всё слабее.
В один из таких вечеров Катя стала фактической женой Бориса. После случившегося, когда они оба опомнились, она села на край дивана, а Борис опустился на пол, уткнулся лицом в её колени и преисполненный чувства счастья, блаженства, необъяснимого стыда и глубокой вины перед доверившейся ему девушкой, которую он любил по-настоящему, бессвязно повторял:
– Родная моя! Любимая! Прости меня, прости!
Он мысленно ругал себя за несдержанность, со страхом ожидал слёз, упрёков и, может быть, глубокой обиды, способной повлечь за собой их полный разрыв. Он понимал, он чувствовал, что всё это заслужил, но раскаяние пришло к нему сейчас, а тогда… Тогда он не думал ни о чём.
Катя подняла руками его голову и в полумраке, царившем в комнате от проникавшего из соседней комнаты света, посмотрела ему в лицо. Затем она нагнулась, поцеловала его в губы и каким-то совсем непривычным для Бориса голосом сказала:
– Ну чего ты просишь прощения? Я ведь сама виновата!
Борис вскочил и, обняв девушку, торопливо заговорил:
– Катеринка, милая, теперь мы поженимся, да? Как можно скорее! Ты согласна?
Та усмехнулась, снова пристально посмотрела на него и ответила:
– Ну конечно, куда же я от тебя денусь? Только одно условие: мы поженимся не здесь, не в Шкотове, здесь я жить не хочу!
– Куда же мы поедем? Ведь здесь я работаю.
– А мне всё равно куда, хоть в город, но только не здесь! – заявила упрямая девушка.
Борис согласился. Но они продолжали встречаться, гулять вдоль линии, а пока ничего изменить не удавалось.
Мы использовали выражение «встречались», это значило, что они по-прежнему работали вместе в райкоме ВЛКСМ, вместе бывали на собраниях, в клубе смотрели кино, довольно часто гуляли по своему излюбленному месту на линии железной дороги, ведущей к конезаводу, – одним словом, вели себя так же, как и раньше. Но того, что случилось в памятный для них вечер, между ними не повторялось. Несмотря на настойчивые просьбы Бориса, Катя находила в себе достаточно сил, чтобы сдержать его. Когда он начинал возмущаться, она говорила:
– Что ты хочешь? Ведь ты уже добился своего, чего же тебе ещё нужно? Выйду я за тебя замуж, уж сказала, вот тогда и натешишься, а пока терпи, ведь никуда же я от тебя не денусь!
Эти слова, хотя и действовали на парня отрезвляюще, но в то же время и немного обижали его. Он думал: «Неужели она меня не любит? И согласилась выйти замуж только потому, что случилось с нами месяц назад? Ведь и в самом деле, она никогда не говорила мне, что любит меня, это только я без конца твержу ей о своей любви».
Однажды после бурных его излияний и довольно выраженной холодности Кати, он не выдержал:
– Катя, может быть, ты совсем не любишь меня, а согласилась за меня выйти только потому, что у нас так получилось?
Девушка положила ему руки на плечи, внимательно посмотрела ему в глаза, вздохнула и ответила:
– Ох, и дурак же ты, Борька! Да если бы не любила, разве могло бы произойти то, что между нами произошло? Как ты не понимаешь, я могла это сделать только потому, что от любви к тебе голову потеряла! Эх ты, за кого же ты меня принимаешь?
Борис, смутившись, долго уверял свою Катю, что он о ней ничего плохого не подумал. Они ещё долго стояли, обнявшись и слушая лягушачьи переклички (разговор происходил на упоминавшейся нами железнодорожной ветке), затем оба, умиротворённые и счастливые, пошли домой.
Довелось Борису в это время принять участие в работе краевого пленума ВКП(б), и не просто принять участие, а даже выступить на нём с докладом о своей работе с пионерами. Сначала, когда Дорохов ему об этом сказал, Борис не то чтобы испугался, но немного заробел. Дорохов его убедил, что выступить необходимо и что всё у Бориса получится отлично.
Как было заведено в то время, на пленуме подробно рассказали о той борьбе, которая разгорелась после смерти В. И. Ленина внутри партии между его последователями и всевозможными оппортунистическими течениями и группами, показали, как некоторые оппозиционные группы старались привлечь на свою сторону молодёжь и наименее сознательную часть молодых членов партии. По этому вопросу секретарь крайкома ВКП(б) подробно изложил
