как только закончу. Но как? Духовка устроена так, что всегда работает. Но даже если бы я знал, как ее отключить, она не газовая. Так что тут без вариантов – Сильвии Плат из меня не выйдет[19].
Я прикинул расстояние от самой толстой ветки клена до земли. Мне кажется, она недостаточно высокая. Тем более я не знаю, как завязывать тот эффектный узел, который всегда показывают в кино. Не выношу ножи, лезвия, кровь и все такое, так что их я из списка вычеркнул сразу. Удушение? Изолента и целлофановый пакет на голову? Но я совсем не уверен, что в последний момент не сдрейфлю.
Конечно, очевидный ответ виднеется в окне и плещется у подножия скал. Море. Но после того как я увидел женщину, точно решил, что это будет не море. А что, если, нагрузив карманы камнями и опустившись на глубину, я открою глаза и окажусь с ней лицом к лицу? Синяя ткань колышется вокруг, руки протянуты ко мне. Что, если я ошибся и она все-таки призрак? Что, если даже после смерти она навсегда запрет меня здесь, заключит в свои объятия и заставит вечно слушать свист бухты? Удивительно, но некоторые вещи пугают даже сильнее перспективы умереть. Так что и с Вирджинией Вульф не получится[20].
Я думаю, это будут таблетки. У меня есть рецепт Эмили, я захватил его, когда уходил из квартиры. На баночке обнадеживающее количество предупреждений. Еще я куплю водки, чтобы было проще. Может, лечь в полную ванну? Не знаю, все это слишком волнительно.
Оставлять записку не буду – лучше заранее позвоню Эмили и передам свои инструкции. Может, попаду на автоответчик – вообще так будет даже лучше.
* * *
– У нас заканчивается время, Уайлдер, – сказала Эмили так, будто время – это молоко в холодильнике и нам нужно сходить в магазин. Я понял, что она серьезно; она никогда не называет меня Уайлдер, только Уилл. Для меня это имя всегда звучало странно, как будто это своего рода маскировка. Но теперь меня ее лишили; Эмили ни разу не называла меня Уиллом с тех пор, как мы расстались. В ее устах это слово отдает холодом – Уайлдер.
В последнее время при мысли об имени Уайлдер я представляю себе пожилого человека в галстуке. А потом в зеркале замечаю галстук и намечающееся брюшко и с глухой болью осознаю: но это и есть я, и ничего больше.
Почему нет записей, как люди дышат во сне? Я скучаю по этому звуку ночью. Маскировка может подарить счастье. Быть самим собой может быть очень одиноко.
Вечер стоит холодный. Маленький квадратик газона покрылся красными листьями. Я собираю их граблями и устраиваю небольшой костер на скале, подальше от развесистых веток клена. Дым спиралью поднимается над сумерками. Как сигнал в море.
А потом слышу крик из бухты. Я бегу к краю скалы и смотрю вниз. Двое ребят в неоновых жилетах плывут на каяках. Они смеются. Но нет ли чего-нибудь за ними? Может быть, черной головы, болтающейся над водой? Я еще дальше вытягиваюсь вперед и на одну ужасную секунду теряю равновесие. Горная круча тянет меня вниз.
Я ахаю и хватаюсь за твердую землю, пытаясь удержаться. Я чуть не свалился. Так бы это и пришлось сделать, – думаю я. Но насколько я могу быть уверен, что точно умру? Я представляю, как весь искалеченный и переломанный лежу у подножия скалы, пока не умираю от переохлаждения или меня кто-нибудь не находит.
Нет.
* * *
На ужин я ем макароны с сыром, и они просто восхитительны, хотя посреди тарелки тлеет маленький синий уголек.
После этого я сажусь за стол с листом бумаги и зеленой перьевой ручкой. Я тренируюсь всю ночь, посматривая на его рукопись для сравнения. Стопка рядом с моим локтем растет. Чернила зеленее травы, зеленее злобы.
Это, если можно так выразиться, работа над персонажем. Актеры тоже так делают. Я чувствую, как это помогает залезть ему в голову: я вспоминаю, что Скай говорил, записываю это ручкой как у него, как можно точнее имитирую его почерк. И все возвращается. Короткие мгновения. Записки от мертвых живым.
«Шиза сделает тебя свободным», – написано в одной. Я беру другую записку. «Теперь стало ближе», – гласит она. В другой просто написано: «Я здесь».
– Нет, неправда, – говорю я вслух. – Ты нигде. Умер. Исчез.
Я пролистываю рукопись «Гавани и кинжала». Каждый раз, когда прошлое ласково похлопывает меня по плечу и я рискую почувствовать что-то, кроме ярости, перечитываю описание Уайли:
Даже во сне в нем всегда сидела подавленная ярость. Ничего так не злит людей, как понимание, что они – часть декораций.
Дрожащей рукой переворачиваю страницу. Сколько бы лет ни прошло, но эти слова всегда ранят в самое сердце. Неужели он правда про меня так думал?
– Я не часть декораций! – заявляю вслух. Мой голос звучит неожиданно громко в тишине кухни, и я понимаю, насколько долго был один.
Что-то слетает со стола. Одна из моих зеленых записок.
«Мне жаль, Уайлдер».
Эта особенно хорошо удалась. У меня правда получилось воспроизвести его особенную манеру, его дикие каракули. Но, разумеется, эта записка просто невозможна – Скай никогда бы такое не написал. Он никогда не жалел о том, что сделал.
Уайлдер, день пятый
Хелен носила боль прошлого как вторую кожу. Ее волосы горели, как сигнал тревоги.
«Гавань и кинжал», Скай Монтегю
В какой-то момент я понимаю, что больше не вижу перед собой страницы. Я не знаю, сколько сейчас времени, но уже почти темно. Пальцы онемели от холода.
Я не сделал себя слишком симпатичным? Но ведь Скаю же что-то во мне понравилось? Очевидно, именно от этого и нужно отталкиваться. Но не делаю ли я Скай слишком несимпатичной? Об этом тоже нужно подумать. Люди могут многое простить мужским персонажам – всем нравятся антигерои. Но с женщинами это работает в меньшей степени.
