на то, чтобы запихнуть тебя обратно в камеру.
Я не сразу отвел глаза, но с взглядом этих убийственных, бессонных глаз было невозможно спорить. Я пожал плечами и направился к двери.
Затем остановился на пороге.
– Знаешь, Никки, может, я и облажался здесь. Но все не так просто. Земной надзор ведет с Мадекве какую-то игру, и ты об этом знаешь. Им нельзя доверять.
– Я им и не доверяю. И никогда не доверяла. Я доверяла тебе, Вейл.
Она отвернулась, опять уставилась на экраны, где снова и снова прокручивались эти дурацкие кадры.
Я вышел вон, и последние слова Чаканы точно так же снова и снова прокручивались у меня в голове.
Глава двадцать третья
Я вышел из здания терминала через тот же вход, которым днем ранее воспользовался вместе с Мэдисон. Постоял немного на ступеньках, чувствуя себя невесомым и холодным. Мембрана над головой раскрасила небо всполохами полярных сияний мягких голубых и зеленых тонов, затемняя звезды за его пределами. Сумерки заморозили воздух, ветер стал колючим. Я поднял воротник и мрачно уставился на огни кампуса Портового управления, пытаясь осмыслить все, что произошло за последние тридцать шесть часов. Что я пропустил, какие ошибки совершил, где облажался.
«Я доверяла тебе, Вейл».
Я поморщился. «Что ж, твоя ошибка, лейтенант. В следующий раз шантажируй более крутого силовика высшего класса».
Было в этих словах какое-то горькое удовлетворение, как от укуса ушибленной губы. Но на самом деле они не шибко помогли. В конечном итоге я сильно облажался, и мне не хватало одного аудитора КОЛИН, а следовательно, одного билета домой в криокапсуле. А благодаря ссоре с Чаканой я теперь лишился всех тех полезных ресурсов, которые полиция могла бы мне предоставить, чтобы я смог вернуть Мадекве.
Не говоря уже о том, что я не имел ни малейшего представления о том, что, блядь, тут происходит.
«Но если ты так и будешь стоять здесь и ныть, делу это не поможет».
Холодный ветер согнал меня со ступеней вокзала. Я спускался безрассудно быстро, перепрыгивая по три или четыре ступеньки зараз. Марсианская гравитация хороша для подобных трюков, но каждое приземление приносит очень мало удовольствия – ибо все это слишком похоже на парение. Когда я спустился вниз, беспокойный гнев все еще бурлил внутри меня, в груди стоял железный комок, подпитываемый теперь вернувшимся ритмом разгоряченного состояния.
Я хотя бы отчасти попытался погасить это состояние прогулкой. Оставив хрустальную сверкающую громаду вокзала за спиной, я тяжелыми, нетерпеливыми шагами мерил пространство случайных улочек кампуса, а затем, когда это не сработало, окунулся в яркий мерцающий ночной водоворот городского центра за его пределами.
Ни единой весточки от Гаскелл или Сакаряна. Странно.
«Не более странно, чем любая херня в этом хаосе».
«Вырвите им печень».
Я вновь услышал машинный голос, этот ровный бесстрастный призыв – arrancales el higado! Не то чтобы это было неслыханной угрозой, но звучало странно и неуместно. Слова Чаканы про вудуистское дерьмо были прямо в яблочко. Рабочие из Андского региона, которые вывезли на своих плечах большую часть усилий КОЛИН на ранней стадии освоения Марса, привезли с собой мифы, веру и легенды, которые со временем все больше модифицировались, чтобы соответствовать их новому дому. И наиболее выдающимся из них является пистако, высокое, бледнолицее человекоподобное существо, вооруженное жутким ножом. Пистако приходит по ночам, чтобы утащить спящих андино в уединенное место и разделать ради их жира и внутренних органов.
Когда я работал в Нагорье, эти истории по-прежнему были популярны среди потомков той самой грубой рабочей силы. В тех краях на свободе разгуливает модифицированный вид степной лисицы, выведенный по программе «Основной фауны» еще в те времена, когда кто-то обращал внимание на подобные вещи. Крики, которые эти твари издают в брачный сезон, гарантированно вызовут у вас мурашки, когда вы услышите их в первый раз – кажется, будто маленьких детей пытают. Но немало горцев непременно расскажут вам, что это орут вовсе не лисы, а призраки жертв пистако, заново переживающие последние мучительные пытки под ножом. И так будет продолжаться каждую ночь, снова и снова, пока Пачамама в милости своей не принесет конец времен.
Многие силовики, с которыми я работал в лагерях Нагорья, использовали в работе эффект культурного трепета, который оказывали на местных легенды о пистако. Угрозы срезать жир с костей, если не признаешь вину, или вырвать печень имели мрачный отзвук и ритм, прекрасно передаваясь из уст в уста. В большинстве случаев реальные наказания были куда прозаичнее – в конце концов, кто будет тратить время на лишние заморочки? – но я слышал о паре наглядных примеров, когда преступление было признано достаточно серьезным и люди выполнили кровавую угрозу до самого конца.
Но просто так, в разгар перестрелки, такими словами кидаться не станешь.
Во всяком случае, не тогда, когда уже поимел всю систему безопасности Портового управления. Не тогда, когда вывел из строя охрану цели без единого ответного выстрела с их стороны. Не тогда, когда, по всей видимости, практически по первому требованию наложил лапы на модифицированную боеголовку лишь для того, чтобы уничтожить унылого надсмотрщика-пенсионера в целых пяти кварталах от женщины, за которой ему полагалось присматривать.
Настолько основательно и хорошо экипированные парни не бьют себя в грудь, они не торгуют культурным трепетом. Им это и не нужно.
Ебаная боеголовка ВПР, во имя Пачамамы. Просто на случай, если…
Я резко остановился посреди освещенной неоновыми огнями площади где-то к югу от Хайек и Десятой. Оглядел площадь в поисках уличных вывесок, сориентировался. Пусть мысли и ярость меня нагонят.
На тот случай, если… что?
Они знали, где я нахожусь. Они знали, что я слишком далеко и не смогу помешать нападению в терминале порта. Они знали, что будут уже далеко, когда я доберусь до места похищения.
Так что же такого страшного было в надсмотрщике-пенсионере, если они столь сильно хотели меня испарить?
* * *
Я нашел торговую точку «Упаковщиков Эла» в боковом переулке по соседству с Хайек. Когда я туда добрался, там шла оживленная торговля, и мне пришлось постоять в очереди.
Стоявшие передо мной потенциальные покупатели ждали молча, съежившись от холода. Дешевая громоздкая одежда, явный признак бедности, и облака замерзшего дыхания. Те несколько невнятных обрывков разговоров, которые я уловил, были посвящены челноку и его недавно объявившимся пассажирам. «Ебаные земные надсмотрщики! Что, по-твоему, эти ушлепки здесь делают? Сейчас уже не эра Поселения». И так далее и тому подобное. Прозвучало несколько шуток, грубых
