не нужно выигрывать эту войну, — кипит Муля. — Ради нас самих. Но особенно из-за Дианы и Юнити. Что станет с твоими сестрами, если Великобритания победит? Диана и Мосли здесь, в Англии, но они публично поддержали фашизм в целом и Гитлера в частности. Мы должны последовать их примеру и сделать все от нас зависящее ради правого дела. И Юнити… — Она не может закончить фразу.
Ее слова лишают меня дара речи. Она, как всегда, ставит интересы двух своих любимиц выше остальных детей, и более того — выше интересов всей нации. И подталкивает меня к предательству — по примеру ее и сестер.
Я действительно постараюсь сделать все ради правого дела, хотя мы с Мулей вкладываем совершенно разный смысл в эти слова. Я больше не буду откладывать и поделюсь с Уинстоном информацией, которую собрала о Диане и Юнити, какой бы скудной она ни была. Потому что, в конце концов, любимый фюрер Дианы и Юнити теперь заклятый враг Великобритании.
Высказав свое мнение, Муля завершает разговор со мной, у нее есть дела поважнее. Она догоняет отца, окликает его:
— Дэвид, нам нужно отправить Юнити телеграмму.
Оставшись одна, я спешу к телефону, но первым делом не набираю номер Питера. А выдвигаю ящик телефонной тумбочки и вытаскиваю записную книжку Мули, ищу нужный номер. Я долго откладывала этот разговор, потому что не была готова, да и улик у меня было немного, но дальше тянуть уже нельзя.
После нескольких неудачных попыток связаться с местным оператором я наконец слышу в трубке телефонные гудки.
— Алло? Слава богу, я узнаю этот голос.
— Кузина Клемми, это Нэнси Митфорд-Родд. Прости, что беспокою тебя в такое ужасно тяжелое и напряженное время. Но мне нужно поговорить с Уинстоном.
Глава пятьдесят шестая
ДИАНА
3 сентября 1939 года
Стаффордшир, Англия
Диана старается не смотреть на Мосли. Если их взгляды встретятся, он догадается, что она наблюдает за ним, совершенно подавленная. И тогда он может настолько пасть духом, что уже не поднимется. Она не позволит себе отчаяться, она уже слишком многим пожертвовала, чтобы смириться с провалом. Нет, она позаботится, чтобы Мосли вознесся, как она всегда об этом заботилась.
Чемберлен продолжает бубнить по радио, но мысли Дианы далеко отсюда. Они не здесь, в уютной на вид, обшитой деревом библиотеке Вуттон-Лоджа, за французскими дверями которой щебечут птицы и благоухают цветы. Ее мысли не следуют за словами исторического заявления премьер-министра на Би-би-си, которое она слушает вместе с Бабá, Мосли и его детьми — Николасом, Вивьен и Микки, а также со своими сыновьями Джонатаном и Десмондом: все они сбежали в Вуттон-Лодж на время войны, вместе с отрядом нянь, и, конечно же, рядом в детской малыш Александр. Война… Она с трудом может даже произнести это слово про себя.
Вместо этого ее мысли сосредоточены на стратегии. Как им с мужем оставаться в безопасности и в то же время готовиться к несомненной победе Гитлера, к тому чудесному времени, когда Мосли сможет наконец возглавить страну после переговоров и подписания мира? М уверяет, что вооруженные силы Англии не идут ни в какое сравнение с немецкой военной машиной, и Диана рассчитывает на это. Она не собирается участвовать в заговоре и мятеже, ничего такого, но ей нужна схема, которая позволит убить двух зайцев одним выстрелом и вписать в план их радиостанцию.
Трансляция заканчивается, все начинают расходиться по своим делам и заботам. Диана рассеянно похлопывает по плечу плачущую горничную, когда та проходит мимо, а затем шепчет успокаивающие слова Джонатану и Десмонду, которые кажутся озадаченными и испуганными одновременно. Легко ступая, она обходит увлеченно беседующих Мосли и Баба, которые на период военного времени решили общаться цивилизованно, если не простить друг друга.
Тишина и уединение — вот что нужно Диане, чтобы продумать следующие шаги. Мосли уже сделал один смелый неверный шаг, последствия которого, как она опасается, ей придется теперь улаживать, иначе они окажутся не у дел на всю войну. Первого сентября, после ультиматума Чемберлена Германии, М опубликовал заявление, в котором провозгласил, что война на самом деле ведется из-за еврейских финансов, и призвал членов БСФ донести до британцев важность мира. Эти слова могли бы понравиться Гитлеру, но не народу и не правительству вступившей в войну Англии. «Интересно, британская разведка уже обратила внимание на это заявление?» — думает она.
Диана входит в кабинет, но там уже устроилась Вивьен; она возвращается в гостиную и видит, что Баба ушла, а Мосли стоит, глядя сквозь огромные окна на ухоженную лужайку. Она пятится на цыпочках, но деревянные половицы скрипят и Мосли оборачивается.
— О, Диана, ты-то мне и нужна! Я обдумываю фразы для публичного заявления БСФ.
Обычно Диана с удовольствием включается в обсуждение и предлагает записать мысли М, в основном чтобы иметь возможность смягчить послание и повернуть его как ей надо. Поэтому сейчас ей так тяжело ответить:
— Дорогой, ты уверен, что это разумно? В свете заявления Чемберлена? — Она не может заставить себя произнести «объявления войны». — Может, лучше через несколько недель?
Мосли вытягивается и подбоченивается, словно он на сцене, а она — одна из его последовательниц.
— Члены БСФ будут ожидать от меня указаний. Мы уже много лет прокладываем путь к миру, и у них возникнет противоречие между тем, что просит их сделать наша страна, и тем, чего требует их совесть и их политическая партия.
— Понимаю. — Она присаживается на край бледно-голубого дивана и съеживается. Инстинктивно она знает, как справиться с этой ситуацией. Хотелось бы при этом обойтись без утомительного спектакля, который ей устроит Мосли, но это вряд ли удастся. «Неважно, — напоминает она себе. — Это необходимо».
Она продолжает:
— Тебе лучше знать, дорогой. Ты всегда все знаешь, и, если ты чувствуешь, что членам БСФ нужно твое наставление, они должны его получить. Даже ценой твоей собственной свободы.
Тревога отражается на его лице.
— Что ты имеешь в виду? Ценой моей собственной свободы?
Она разводит руками, словно показывая, что свобода и его убеждения несовместимы:
— Ну конечно, как фашистская организация, БСФ теперь под лупой у спецслужб, и они будут внимательно следить за нашей деятельностью и публичными заявлениями. В конце концов, то, что безопасно говорить в мирное время, во время войны могут счесть изменой. Но я знаю, что твоя верность своим соратникам сильнее, чем страх за себя, и ты сделаешь правильный выбор в пользу БСФ.
Диана знает, что Мосли не намерен жертвовать своей свободой ради БСФ. Как она и надеялась, ее слова заставили его переосмыслить опрометчивое заявление. Он спрашивает:
— Советуешь исправить наше предыдущее заявление?
— Хм… — Она делает вид,
