Тот же взгляд… Он умел буквально припечатать глазами к стене, особенно когда приходилось держать экзамен. Но справедлив, этого у него было не отнять. Примите мои искренние соболезнования, его кончина – большая потеря для всего университета. Давно вы не были у нас? Помню, какой-то из братьев Гренихов преподавал судебную медицину на юридическом, нынешнем факультете общественных наук. Еще до революции…
– Рад знакомству, – сухо прервал Грених, проигнорировав вопрос Хорошилова. Холодно пожал руку, дав понять, что не собирается затягивать светские разговоры. – Я к вам с единственным делом.
Петя и Иван Алексеевич, несколько опешившие от тона Грениха, молча посмотрели сначала друг на друга, потом на него, потом в пол, потом вновь подняли глаза на Грениха. Тот уже был готов объявить, с чем пришел, но заведующий кафедрой жестом пригласил войти.
– Всегда рад ответить на любые вопросы и оказать посильную помощь.
Он указал на два стула по бокам массивного стола, резьба которого при близком рассмотрении вся была припорошена пылью, дерево побито – у какого купца оно прежде стояло в кабинете? Сам преподаватель полуприсел на столешницу, положив ладони на поверхность сукна.
Грених опустился на стул, смотреть снизу вверх на собеседника было несподручно, поэтому он, уронив локти на колени, смотрел в пол.
– Я надолго вас не задержу, – начал Константин Федорович, обращаясь к доскам старого, местами вспученного и почерневшего, пола. – Мне всего лишь нужно знать, что вы делали в моей квартире между 18-м и 22-м?
Произнеся это, он медленно повернул голову и пристально посмотрел на учителя из-под упавшей на один глаз пряди волос. Рот его был стиснут, в глазах – потемневших и оттого принявших то устрашающее, волчье выражение из-за гетерохромии, горел вызов.
Иван Алексеевич смутился и густо покраснел – вспыхнул, как свечка, тотчас перевел взгляд на Петю и несколько секунд смотрел на него с недоумением.
– Что, простите?
– Вы были у меня в квартире, пока она пустовала? – Грених перефразировал вопрос, задав его с повышенной интонацией.
– Нет! Безусловно, нет!
– Вы повторите это при нашем управдоме, который проводил вас однажды в зимний день между 1918-м и 1922-м в кабинет отца и оставил там наедине? Вы приходили с целью выбрать книги для университетской библиотеки. Могу предоставить доказательства, что не только в университетской библиотеке хранятся книги из моей квартиры, но и здесь.
Пока Петя долго решался постучать, а после долго представлял Грениха учителю, Константин Федорович успел окинуть взором корешки книг сквозь стеклянные дверцы шкафа и отметить среди них один весьма знакомый.
– Вы позволите? – он поднялся, пересек кабинет широким нервным шагом, распахнул дверцу и вынул переплет «Руководства к хирургической анатомии» А. А. Боброва. Открыв форзац, он протянул книгу Ивану Алексеевичу.
– Читаю по памяти: «Максиму, в день его рождения от отца. 11 февраля 1901 года».
Он захлопнул обложку и швырнул книгу на стол.
– Это ошибка… какое-то совпадение… – пробормотал учитель. – Книга попала ко мне случайно! Я купил ее на развале.
– Вы проводите хирургические операции?
Вопрос заставил Ивана Алексеевича вздрогнуть. Он не знал, куда деть взгляд и руки, вдруг зажившие отдельной жизнью. Пальцами учитель перебирал пуговицы на рубашке, воротник, достал из кармана брюк платок, промокнул лоб. Грених так напористо наступал, что Хорошилову, кажется, стало нечем дышать.
Он смотрел в пол, продолжая тереть лысину скомканным платком, Константин Федорович глядел на него. Под этим полным змеиной сосредоточенности взглядом даже Петя почувствовал себя неуютно. Испуганный студент продолжал сидеть на стуле, послушно положив ладони на колени, и переводил взгляд с профессора на учителя, с учителя на профессора, в потрясении открыв рот. Светлая кожа его пошла красными пятнами, он сглотнул, закусил изнутри щеки и почти не дышал.
– Какие еще книги вы взяли?
– Да не брал я ничего!
– А подшивки в юфтевой коже? Психохирургия! Вам знакомо это слово?
– Впервые слышу! Почему вы так на меня накинулись?
– Вспоминайте, были ли вы в квартире профессора Грениха? С какой целью? Вам были нужны не только книги, но и работы Максима Федоровича из Психоневрологического института, не так ли? Вы использовали их, чтобы производить операции на мозге. Где вы это делаете? Спать… Вы устали. Вам необходимо отдохнуть. Слишком сложно думать. Веки тяжелые, в голове туман. Спать, хочется спать. Давит жара, нечем дышать.
Грених продолжал приближаться к Хорошилову, тот с выражением ужаса на лице отступал вдоль стола и уже добрался до его угла. Наконец профессор поднял руку, стал водить ею в воздухе, продолжая говорить монотонным, плоским голосом. Хорошилов закачался. Грених легонько коснулся его сердца, следом межбровья, отчего тот как будто ни с того ни с сего рухнул.
Петя вскрикнул, вскочив со стула и зажав руками рот.
– Что вы делаете? Ох, что вы творите? – застонал стажер с такой болью, словно его самого только что пырнули ножом.
– Помоги поднять его, – зло процедил Константин Федорович, опустившись к учителю, который лежал на боку рядом с массивной резной тумбой стола. Обе пары его очков упали подле лица. Петя, собравшись с духом, но дрожа и поскуливая, тотчас оказался рядом. Вместе они усадили Хорошилова за стол, уложив его голову и руки на столешницу. Грених достал карманные часы и щелкнул крышечкой. Петя успел лишь поднять очки с пола, но замер, держа оправы в потных и трясущихся руках.
В эту минуту небо сотрясло громом и два раза сверкнула молния. Грених недовольно поморщился, обеспокоившись, что лишние звуки повредят сеансу. Заколотили по железным карнизам и стеклу окон крупные дождевые капли. Дождь обрушился на университетский дворик с невероятной силой, шумел, налетая порывами, ветер. Но непогода, беспорядочно побушевав, повыла и приняла сторону профессора, создав дополнительный белый шум с мягким убаюкивающим эффектом.
– Вы очень долго не спали, вы устали и изнеможены, – говорил Константин Федорович, расположив циферблат у уха Хорошилова, так чтобы тиканье стрелок уводило его сознание в трясину транса. Мерная барабанная дробь дождя вторила словам и мягким цокающим звукам часового механизма.
Петя смотрел, вылупив круглые, как блюдца, глаза, верно, полагая, что профессор не только вызвал дождь, но и управлял им.
– Облегчите душу, сознайтесь во всем, и успокоение не заставит себя ждать. Скажите правду, и вам позволят отдохнуть.
– Потрясающе, – не удержался Петя. – Такого я еще не видел! Вы его оглушили?
– Цыц. Не мешай… – Грених на секунду выпрямился, а потом снова опустился к уху спящего, продолжил: – Вы проводите операции на мозге?
Хорошилов лежал, лицом, грудью и руками распластавшись на зеленом сукне, под левым локтем его застрял учебник, под правым небольшая стопка тетрадей. Щекой он словно прирос к столешнице, смешно
