мы не можем им отказать. Вас собираются назначить на должность руководителя новой объединенной редакции передач для молодежи не только телевидения, но и радио.
– Меня же направлял в академию министр Н. Месяцев, а сейчас там С. Лапин. Он меня вообще не знает.
– Это неважно. Главное, что Госкомитет требует вас к себе.
Расстроенный, вернулся домой. Что же дальше делать? И здесь меня вызывает С. Лапин. Он уже третий год как министр Госкомитета по делам телевидения и радио. Слышал, как отзываются о нем работники Госкомитета: умный, властный, жестокий ко всем нарушителям социалистического образа жизни (в его представлении), нетерпимый к инакомыслию, антисемит. Как я уже писал, запретил появляться в эфире людям с бородой, евреям (многих уволил), выкорчевывает всяческое свободомыслие. В то же время защищает и поощряет отдельных талантливых людей, не дает в обиду своих работников.
Стал я готовиться к встрече с всесильным Лапиным. Меня предупредили знающие люди: «Нельзя просто впрямую отказываться от предлагаемой работы, может поставить черное клеймо на всю жизнь. Надо аккуратно убедить, что ты не подходишь к этой должности». Вот я и готовил проникновенную речь о том, «как я, несмотря на свою любовь к телевидению, хочу остаться в академии». Речь не понадобилась – вся моя встреча с министром заняла не более пяти минут. Вошел, поздоровался, начал говорить о своем желании продолжить заниматься наукой. Лапин перебил меня, выдвинул один из ящиков своего стола: «Видишь, весь забит научными работами о телевидении. А кому они нужны? Никому. У меня сейчас времени нет, японская делегация ждет. Завтра выходи на работу. Всё». На этом встреча закончилась.
Расстроенный прихожу в академию, рассказываю все ректору. Михаил Трифонович недовольно ходит по кабинету. Спрашивает: «А вы действительно хотите остаться в академии?» Получил ответ «Конечно, хочу!» – вздыхает, берет трубку правительственного телефона, звонит Лапину, с которым они, оказывается, хорошо знакомы. И я слышу разговор, в подробностях запомнившийся мне на всю жизнь.
– Здравствуй, Сережа. Ты вот прислал направление на учебу в академии трех своих сотрудников. Не могу я их принять, нет у меня людей, которые бы хорошо знали специфику телевидения. Был у меня Соколов, он один в этом разбирается, но ты же его к себе берешь. Так что не могу.
Слушает, что говорит Лапин, отвечает.
– И на будущий год не могу никого от тебя принять. Я же говорю – нет специалиста. Ну хорошо, подумай.
Положил трубку. Лапин подумал, и я стал работать в академии до конца своей трудовой жизни – почти 60 лет. Любопытно, что в трудовой книжке у меня записано, что после окончания учебы был направлен в Гостелерадио и уже оттуда переведен на работу в академию. Даже в секретариате ЦК КПСС не решились нарушить инструкцию.
Глава VI
Академия – научный штаб управления страной. Учителя и ученики. Профсоюзные страдания. Командировки как познание мира. Осуществление голубой мечты – защита докторской, профессор. «Куба – любовь моя» – с кавычками и без.
Поскольку диссертация моя была сугубо социологическая (хотя я и получил звание «кандидат философских наук», ибо звания «социологических наук» в то время просто не было), то первая моя работа в академии была не на кафедре, а в Социологическом центре исследования эффективности идеологической работы. Здесь надо сказать, что в эти годы в научной сфере происходил достаточно бурный процесс восстановления социологической науки. Именно восстановления, поскольку в Советском Союзе в 20–30-е годы существовала сильная социологическая школа, одна из лучших в мире, с крупными учеными-социологами. В конце 30-х годов социологию сочли «буржуазной наукой», институты позакрывали, ученых разогнали или посадили. И вот в 70-е годы в стране происходит возрождение социологии: открываются социологические центры, выходят социологические журналы, ее начинают преподавать в институтах и т. д. Может, это звучит странно, но одним из «зачинателей» этого возрождения стала партийная академия. Именно в ней был открыт один из первых в стране социологических центров, который сыграл значительную роль и в развитии теории, и в организации масштабных социологических исследований. В какой-то степени это произошло благодаря незаурядной личности ее ректора М.Т. Иовчука. Он был, без сомнения, и крупным ученым, и смелым человеком. Вот в этом Центре и началась моя работа в академии.
Собрались в нем человек десять. И совсем молодые, и постарше, и знающие теоретическую и прикладную социологию, и впервые столкнувшиеся с ней. Я, смею предположить, относился к серьезно «подкованным» в сфере социологии сотрудникам. В аспирантуре три года целенаправленно изучал труды советских и зарубежных социологов, плюс стажировка в Польше, которая особенно много дала мне, практически сформировав меня как социолога. Важно также, что я подготовил и провел в Москве серьезное социологическое исследование по проблемам молодежи, которое было необходимо мне для диссертации. К этому времени меня, что называется, «заметили» и крупные наши социологи. Прежде всего А.Г. Харчев, автор многих работ по проблемам семьи, воспитания, морали. Его книга «Брак и семья в СССР. Опыт социологического исследования» переведена на десятки языков, стала классикой социологической литературы.
На одной из научных конференций Анатолий Георгиевич подошел ко мне и сказал, что его заинтересовало мое выступление. Он предложил мне сотрудничество в разработке тем, связанных с социологическими исследованиями проблем морали. С тех пор он всю свою жизнь трогательно опекал меня, за что я безмерно ему благодарен. Приглашал выступать на научных конференциях, участвовать в серьезных исследованиях разнообразных духовно-нравственных проблем общества. Собственно говоря, именно благодаря ему социология морали и стала главным предметом моих научных интересов. Когда А.Г. Харчев был назначен главным редактором только что созданного и единственного в то время социологического журнала Академии наук СССР «Социологические исследования», то взял мою статью «Некоторые аспекты исследования идеологического воздействия на личность» и напечатал ее в самом первом номере! Это большая честь – быть опубликованным в столь серьезном академическом издании, а тем более для совсем еще молодого социолога. С тех пор, кстати, я до последнего времени достаточно регулярно печатался в этом журнале уже при других главных редакторах, что, не скрою, является предметом моей гордости. В память же о первом главном редакторе журнала совместно с Российской академией наук и Институтом социологии РАН ежегодно с 1999 года проводится научная конференция «Харчевские чтения».
Вспоминая моих учителей, я не могу, конечно, обойтись без того, чтобы не рассказать о длительном и тесном моем сотрудничестве (рискну сказать – дружбе) с выдающемся нашим социологом Жаном Терентьевичем Тощенко. Талантливый ученый, один из первопроходцев возрождения социологии в нашей стране, скромный, высокой культуры человек. Жан Терентьевич – автор огромного числа серьезнейших книг, ставших бестселлерами в научной литературе, популярных учебников по социологии.
