Книга Жизнь напрокат - Руслан Светлый

как он кряхтит и постанывает, ослабшим голосом сварливо втолковывает что-то обступившим его соратникам и сыновьям. Ни сесть, ни, тем более, подняться ему не дают, прижимают ласково к земле, чтоб поменьше пробитой требухой шевелил. По потерянным лицам Бура и Завида легко читается печальное будущее главы семейства. Хоть вытаскивай, хоть не вытаскивай меч из раны, с такими дырками в животе, думаю, тут не выживают, какими травами не лечи. Его бы в хирургию на полостную операцию определить, а не на сырой земле пластать.

- В «скорую» бы позвонить не мешало, - себе под нос проговорил Сашка то ли в шутку, то ли всерьез озвучив мои мысли.

Силен, все таки, батя у Бура с Завидом. Какого матерого зверя вальнул! Кость у него разрублена, ливер железякой проткнут, а все командовать норовит, даже на смертном одре склонившихся над ним сынов поучает.

- Слушай, почему его в дом не несут, айболита у них совсем нет никакого? - продолжил волноваться Сашка.

- Может и есть какой лекарь, только, думаю, таскать Головача по хатам только мучить. Там печенка пробита, скорее всего. Дохлый номер. Нога разрубленная срастется, а вот органы внутренние в условиях зачаточного состояния здешней медицины вряд ли заживут. Патологоанатом по нему плачет.

Людское скопище на дворе изрядно возросло, прибавилось прямоходячих туловищ и факелов. Тела Крини, нашего тихо помершего бедолаги разбойника, Родима и Эмунда прибрали, забросали кровавые лужи светлым песочком. Засуетились по сараям и клетям какие-то люди, бабы носятся, кудахчут гнусаво, слезливо подвывают. Должно быть, на подворье старосты собралась уже вся деревня обожженная страшной вестью.

- А ты почему дядюшку не оплакиваешь? Он же был тебе как отец.

- Не смешной прикол, Старый, - буркнул Рок.

- Я и не смеюсь. Своим подчеркнутым безразличием ты вызываешь лишние подозрения, а нам это ни к чему.

Отделившись от окруживших Головача верных людей, придерживая на бегу меч, к нам направился Живка. Шлем съехал ему на затылок, так что второй рукой он держал его, чтобы не потерять.

- Стяр, пойдем! - требовательно выпалил дружинник, влажно блестя густыми ресницами.

- Куда? - опешил я и взглянул на Рока.

- К Головачу!

- Я, вообще-то, не по этой части, Живка. Вам лекаря нужно искать толкового, хотя бы для самоуспокоения.

Живка торопливо махнул на меня рукой, словно я пронес сейчас настоящую чепуху.

- Он сказать тебе чего-то хочет. Идем скорее!

- Хм, ну пойдем, коль не шутишь.

Из за плотного кольца окружившего Головача людей несется его торопливая, отрывистая речь. Видно, что многое хочет сказать, слова бьются друг о друга как камушки в решете, второстепенные мешают важным, мысли налезают одна на другую.

Вслед за Живкой мы с Сашкой протолкались в круг, потеснив белого как снег Завида. Сашка грамотно заслонил мою спину, на всякий случай встав вполоборота к Буру. Боярин углядел меня среди прочих и тотчас узнал, призывно шевельнул лежащей на груди рукой.

- А-а, разбойниче... подойдь...

Подхожу, сажусь рядом на корточки. Боярин на короткое время задерживает полуосмысленный взгляд на моем лице. Некоторое время молчит, будто что-то вспоминает, затем иссохшим ртом начинает выдыхать бессвязные на мой взгляд словосочетания:

- Бур... бери его к себе... я... помню Дряту, серебра дай... Рогволду пошли... Прости меня... сам поезжай, расскажи... Шибай, Шибая мне... руку дайте! Князю дары, девица... дочка... двор забирайте, Шибая мне живо!

Веки Головача часто затрепетали, из одного глаза быстрой струей выбежала горячая слеза. Он затеребил скрюченными пальцами свою богатую бороду, произносимые им слова становились все невнятнее, прерывались сдержанными стонами. Я выпрямился и беспомощно оглянулся на Бура.

- Бредит, - чуть слышно определил Рок, да я и сам понял, что помирает боярин, страшную боль, накатывающую черными волнами за болтовней терпит, здоровой ногой плотную, утоптанную землю рыхлит. Неплохо бы весь этот бред теперь правильно интерпретировать, перевести на вменяемый язык, не знаю как остальные, а я лично мало чего почерпнул из сбивчивой речи умирающего.

Тут выясняется, что Шибая нигде нет и явить его пред замутненные братские очи никак не получится. Живка виновато пожал плечами: оставили, забыли, бросились подсоблять раненому боярину. Плохо сдерживая гнев, Бур велел Живке немедленно начать поиски и без дядюшки на глаза ему не показываться.

Головачу уже не до Шибая. Он бесцельно шарит невидящими очами по лицам, дышит как опытный любитель пива после стометровки рысью. Из дома приносят тряпки, Бур с помощниками прямо поверх набухшей коричневым кольчуги пытается перевязать боярину живот, чтоб остановить кровь. Головач из последних сил лупит их по рукам - не трогайте, дескать, дайте помереть спокойно.

Минут через пять боярин впадает в бессознательное состояние, еще через пять испускает дух.

На миг все вокруг не дыша замерли, словно боялись помешать освободившейся душе отлететь от бренного тела. Я потихоньку протиснулся и отошел прочь, жалко человека, но не мое это горе, обойдутся как-нибудь без моей скорбной рожи. Меня тут же обступили разбойнички во главе с Одинцом.

- Что делать будем, батька? - поинтересовался шустрый вьюнош с фингалом.

Я оглядел подворье. Урманов и след простыл. Вировские дружинники позволили им уйти как и было обещано Головачом. Так спешили свалить, что не стали забирать тело своего бугра. Шибай, наверное, тоже где-то с ними загасился.

- Да я б пожрал чего-нибудь, оголодал как собака, а после такого зачетного шоу, граммов двести коньяка принял бы на грудь под закусь знатную.

- А?

- Вот тебе и а. Покушать, говорю, неплохо бы.

- Ты и вправду серебро спрятал? - с восхищением прошептал Одинец.

Кто про что, а рыбак про рыбу.

- Раздобудешь хавчика - скажу.

- Так это я мигом, - взбодрился пацан и припустил к дому Родима.

Ночь выдалась безлунной и черной как пещерная полость. Ее невесомая плоть клубилась по щелям и углам, глотая свет факелов, стоило достаточно отойти от центральной части подворья. В такую темень Шибай вряд ли кинется искать место, где мы оставили серебришко, ему сейчас свое толстое брюхо нужно держать подальше от боярских сынков, потому за сохранность активов я оставался спокоен как удав.

- Пойдем-ка, Жеребчик, кости кинем, посидим где-нибудь, - позвал я и направился к самому большому сараю, возле которого была устроена низкая жердочка через две колоды перекинутая.

Поправив меч на боку, я уместил седалище