Книга Жизнь напрокат - Руслан Светлый

Коней увели, костер затоптали, растащили и смели уголья. К Головачу подошел Бур и начал что-то бубнить на ухо. Затем боярин отстранился и коротким кивком отослал сына из круга. Живка поднес боярину большой деревянный блин, выкрашенный красной краской. Головач приспособил щит на левую руку, правой вытянул из ножен меч, постучал, повернув клинок плашмя, по кромке щита. Эмунд принял у Харана ничем не окрашенный, видавший виды щит и тоже погремел по оковке, выказывая готовность к поединку.

Лупить друг друга с первых секунд противники не кинулись, они медленно закружили в центре круга то по часовой, то против, присматриваясь и выбирая мгновение для первого удара.

Урман чуть повыше, но длина рук у них одинаковая. Поступь боярина тяжелее и сам он мощнее, каждый переступ его толстоикрых ног в красных, мягких сапожках основателен и тверд, зато Эмунд на первый взгляд превосходит в скорости движений. Поверх кольчуг у обоих кожаные безрукавные накидки с металлическими пластинами на груди. Если бы они оба были боксерами и если отменить фактор неожиданного нокаута в раннем раунде, моим фаворитом, безусловно, являлся более молодой и выносливый урман. На долгую дистанцию Головач вряд ли способен, поэтому он должен стремиться вырубить Эмунда до неизбежного появления в своем организме признаков усталости и одышки. Урману, напротив, стоит попробовать загнать противника, чтобы у того не осталось сил на лишний взмах мечом.

Наконец Эмунд решил прощупать Головача и нанес удар, от которого средняя доска на щите боярина зазмеилась глубокой трещиной. Далеко в сторону отлетела колючая щепка. Снова сверкнул меч урмана, на этот раз по низу и сбоку. Потрясенный силой ударов скандинава, Головач снова подставил щит и попытался ответить своим клинком, но урман с поразительной скоростью отскочил назад и меч боярина рассек лишь теплый воздух.

Толпа ахнула и заворчала, соперники снова пустились в круговое брожение. Серый Эмунд постоянно дергал боярина обманными движениями: то плечом резко поведет, то сделав шаг, тут же возвращал ногу обратно и начинал ход в обратную сторону. Опытный Головач не покупался, наглухо прикрыл щитом верхнюю часть корпуса и терпеливо выжидал. Не знаю кого он там побеждал в подобных поединках, не исключено, что каких-нибудь мазуриков типа Одинца, но сейчас боярину достался противник более чем достойный. Не даром Эмунд был так спокоен, принимая его вызов.

Топтались они минут пять, пока до Эмунда не дошло, что таким неспешным образом Головач способен кружить хоть до обеда без ущерба боеспособности, а сам Эмунд попросту расходует силы. Показав, что в очередной раз хочет сменить направление движения, урман вскинул щит, прыгнул вперед и нанес низкий горизонтальный удар. Затем крутнулся на пятках, вытянув левую руку. С грохотом столкнулись щиты. Головача качнуло, он сделал шаг назад и клинок урмана просвистел в сантиметрах от его заросшего подбородка.

- Иди сюда, рус! - зарычал урман и с бешенством принялся мочалить щит вировского боярина, молотя мечом как дятел клювом.

Бесплодные на первый взгляд потуги урмана принесли свои плоды. Пока еще Головач успевал закрываться, но Эмунд ни на секунду не сбавлял темпа при котором у боярина не было возможности контратаковать. Пока ни один из нанесенных урманом ударов не достиг желанной цели, останавливались либо порядком излохмаченным щитом, либо клинковым блоком, либо вовсе пролетали в пустоту. Народ гудел, ухал и ахал, одобрительно ревел при каждом ударе или отбиве. Опытным взглядом я улавливаю тончайшую грань за которой у бойцов наступает усталость. Урман уже не столь быстр, боярин не так твердо ставит блок, дыхание с сипом вырывается из его рта, на бороде блестят капельки слюны. Один раз Головач не довернул руку со щитом и удар меча скользнул по плечу, срезав кусок кожи с защитной куртки. Эмунд как почуявший вкус крови хищник кинулся на жертву с удвоенной яростью. Всем показалось, что поднажми он еще чуток, и достанет ставшего неповоротливым боярина. И опустившийся ниже груди щит в руке Головача тому несомненное доказательство.

Урман несколько раз подряд увесисто долбит по исщепленному щиту боярина с целью лишить того защиты и совсем забывает про меч противника. Вот тут Головач пускает в дело собственный клинок, наносит несколько мощных ударов, которые ошеломленный урман с трудом отбивает. Упрямо наклонив голову, боярин прет танком, Эмунд отступает по кругу, врываясь каблуками в мягкий дерн. Отдышавшись, урман снова бросается на боярина как озверевшая от страха и жажды крови охотничья собака кидается на загнанного кабана. Сталкиваются клинки, сухим треском трещат щиты, все чаще звенькает броня в пробитых брешах защиты. Головач сбивает с урмана шлем, тот рычит, расплевывая горячую влагу. Из-за рева благодарных зрителей уже почти не слышно звуков боя.

Внезапно все заканчивается. В очередной раз отбив удар меча, Головач изо всех сил двигает щитом наотмашь и у него получается на секунду развернуть урмана к себе открытым боком. Сильным ударом под колени боярин заставил ноги урмана сломанными спичками провалиться вперед. Падая на спину, урман отмахивается в ответ и, разрубив кожаный сапог, с хряском попадает в берцовую кость левой ноги боярина. Головач ревет, неловко оступается, но в падении рубит шею урмана, а затем всей тяжестью низа живота надевается на упертый рукоятью в землю, вертикально выставленный мертвеющей рукой Эмундов меч. Слышится скрежет разрывающихся кольчужных колец, громкий выдох Головача.

Ошарашенный народ безмолвствует.

Финита ля комедия.

Занавес.

Глава 17

Мать твою! Вот так драма по Шекспиру! Ничего себе, учудили мужики, практически одновременно убились! Кого ж теперь победителем считать, коль они оба окочурились?

В центр круга к лежащим, можно сказать, в обнимку телам спешно кидается добрая треть свидетелей судебного поединка, озабоченная тем же вопросом. С урманом, похоже, все ясно: его голова держится на шее за счет мышц и лоскута кожи, ибо позвоночник перерублен начисто. Булькающего кровью мертвеца оттаскивают прочь. Переворачивают Головача вспоротым брюхом кверху, кто-то торопливый выдергивает из него окровавленный меч, за что удостаивается от боярина гневной тирады.

Хо, живехонек, кормилец!

По рядам сочувствующих пронесся вздох облегчения. Теперь хотя бы ясно за кем осталась правда.

- Первый раз вижу подобное, - пораженно выдавил вцепившийся обеими руками в жердину Праст. Он благоразумно не полез в толчею в центре бойцовского круга. Нам с ним и в пятнадцати метрах сквозь частокол ног видно как корячится на спине боярин, слышно