смешком отозвался Ригель, но не удержался от того, чтобы оглянуться через плечо на пустую дорожку вокруг крыши замка. – Все ваши известные контакты находятся под присмотром десятков наблюдателей.
– Правда? А я и не знал.
– Да. Должно быть, вы переходите от одного старого знакомого к другому. Вы засекаете мои группы наблюдения, поскольку хорошо знаете свое дело, но вы недостаточно хороши, чтобы стать невидимым. Вы отрезаны от всех источников поддержки. Кругом вода, но нет ни капли для питья.
– Гордитесь собой, не так ли?
– Как только мы заметим вас, то устремимся со всех сторон. В Париже у меня почти столько же пушек, сколько и зорких глаз.
– Тогда мне повезло, что я не в Париже.
Ригель помедлил. Когда он снова заговорил, его тон изменился.
– Я хочу, чтобы вы знали: смерть Филиппа Фицроя была прискорбным инцидентом. В то время меня не было в замке, иначе этого бы не случилось.
– Не старайтесь очаровать меня вашим профессионализмом. Это не спасет вас, когда я приду. Вы с Ллойдом оба покойники.
– Вы продолжаете любезно напоминать об этом. Но вам следует знать, что я вернул телефон, который сэр Дональд взял у охранника. Ваш источник информации внутри замка был ликвидирован.
Корт промолчал.
– У вас мрачные перспективы, друг мой.
– Да. Может быть, я просто отступлю в сторону. Оставлю это дело.
Ригель немного подумал.
– Мне так не кажется. Когда вы повернули на юг и отправились в Женеву, мне показалось, что вы решили выйти из игры. Но нет: вы такой же охотник, как и я. Это у вас в крови, не так ли? Вы не можете повернуть обратно. У вас есть цель, которую вы преследуете, и это смысл вашего существования. Без таких мишеней, как я и Ллойд, вы были бы пропащей душой. Утром вы никуда не уйдете; нет, вы придете за нами и умрете по пути. Вы должны это понимать, но вы скорее готовы умереть в погоне за добычей, нежели отказаться от охоты.
– Вероятно, мы сможем заключить альтернативное соглашение.
Ригель улыбнулся.
– Ага, теперь мы подходим к причине вашего звонка. Значит, дело не только в светской болтовне. Слушаю вас с интересом, мистер Джентри.
– Вы потеряете контракт. Через семь часов, когда я по-прежнему буду жив, Абубакир отдаст сделку по природному газу вашему конкуренту и раскроет всю информацию о «Лоран Групп», которую он имеет против вас. Вам этого не избежать. Но если вы отпустите девочек вместе с матерью, если вы доставите их в безопасное место, то завтра утром, когда я появлюсь после дедлайна, я убью Ллойда, – сделаю за вас вашу работу, – но пощажу вас.
– Пощадите меня?
– Даю слово.
– Я всегда представлял вас в образе карикатурного хищника. Ловкий убийца, не более того. Но на самом деле вы умный человек, правда? При других обстоятельствах мы могли бы подружиться.
– Вы заигрываете со мной?
– Не смешите меня, Джентри. Но завтра я посмеюсь от души, когда буду стоять над вашим телом, очередным трофеем для мой витрины.
– Вам бы следовало рассмотреть мое предложение.
– Вы переоцениваете свою переговорную позицию, сэр. Мы получим ваш труп в течение часа.
Последовала небольшая пауза.
– Что ж, можете надеяться на это. Советую хорошо выспаться, мистер Ригель.
– Я еще немного обожду со сном. Я ожидаю добрых вестей от моих помощников в Париже. Bon soir,[17] Корт.
– A bientot[18], Курт.
– Только еще одно, мистер Джентри. Удовлетворите мое профессиональное любопытство. Киев… это были не вы, правда?
На линии наступила мертвая тишина, и Ригель зябко передернул плечами от холодного ветра, внезапно налетевшего с побережья, в четырех километрах к северу.
Глава 28
Наблюдателю было скучно, но он привык к скуке. Он провел двенадцать часов на углу одного и того же перекрестка и выпил эспрессо в трех разных кафе: первые два раза за уличными столиками ярким утром и серым холодным днем, а в третий раз – внутри, за столиком у окна, когда последнее дневное тепло исчезало с мостовых и тротуаров.
В девять вечера он переместился в свой автомобиль, маленький «Ситроен», стоявший у паркомата, который он регулярно подкармливал мелочью, словно голодного домашнего любимца.
Но наблюдатель был профессионалом, и скука не влияла на его внимательность. Он оставил двигатель включенным ради тепла, но не включил радио; его слух при слежке часто оказывался не менее важным, чем зрение. Работающее радио притупило бы остроту его чувств, необходимую для того, чтобы распознать незнакомого человека в проходившей мимо многотысячной толпе.
Он не имел понятия о масштабе операции, но знал свою роль. Эта роль заключалась в статичном наблюдении. В отличие от других агентов из его подразделения, он не был приставлен к месту, где мог находиться известный сообщник преследуемого. Его задачей было общее наблюдение в одном из узловых пунктов с большой пешеходной проходимостью. У него была фотография нужного человека, и он провел целый день, стараясь сопоставить старый маленький снимок с живой, дышащей и движущейся целью, обученной методам противодействия слежке, и, без сомнения, пытавшейся затеряться в толпе прохожих.
Но наблюдатель сохранял оптимизм, иначе его работа потеряла бы смысл. Он знал, что любое сомнение в своих способностях лишит его той сосредоточенности, которую он должен был сохранять в своей маленькой миссии.
Наблюдатель не был убийцей. Когда-то давно он служил полицейским в Ницце, потом какое-то время работал во французской контрразведке как агент внешнего наблюдения, следя за русскими или другими шпионами в составе мобильных групп уличных наблюдателей, принадлежавших к низшему звену разведывательной структуры. Недавно он пробовал себя в роли частного сыщика в Леоне, но теперь в основном исполнял поручения Ригеля в Париже. В континентальной Европе всегда существовала необходимость кого-то выслеживать, и этот наблюдатель обычно работал в команде. Хотя он был старше большинства остальных наблюдателей, у него не было лидерских качеств. Когда он был трезв, то работал лучше других, но время от времени он напивался, поэтому на него нельзя было полагаться в долгосрочной перспективе. Впрочем, сегодня он оставался трезвым, как стеклышко.
Наблюдатель в тысячный раз посмотрел на фотографию, которую он держал в руке. Для него не имело значения, что сделало это лицо или какая участь его ожидает после того, как его заметят.
Лицо было не человеком, а просто объектом.
Лицо не было живым; оно не дышало, не думало, не чувствовало, не страдало и не любило.
Лицо было просто объектом, а не человеком.
Распознание объекта в полевых условиях приносило премию от Ригеля. Оно
