стол. Откинулась на спинку стула.
– Вы сами все расскажете? – спросила Женя, уже немного успокоившись, поскольку с Софьей Евгеньевной, которой пришлось проиграть весь этот сложный для нее спектакль с падением, все обошлось.
Но Атамас молчала.
– Какой еще яд, Эмма? – воскликнула, бледнея, Тамара. – Что здесь происходит, кто-нибудь может мне сказать?
– Это она, Эмма, – произнесла Софья Евгеньевна, промокая влажный лоб салфеткой. – Фая давно ее подозревала, но просто не хотела верить. Так почти до самой смерти и сомневалась, что Эмма на такое способна. Но потом, все проанализировав, вспомнив все подробности, связанные с личностью погибших, поняла, что всех этих несчастных убивала именно Эмма. Так уж случилось, что Фая сама оказалась как бы причастной к этим убийствам, поскольку именно от нее в разное время Эмма узнавала информацию, касающуюся будущих жертв. Но если остальные жители города все эти измены, предательства воспринимали как чужую, а потому не касающуюся лично их трагедию, то Эмма пропускала все через себя. Я правильно говорю?
Она подняла голову и встретилась взглядом с Эммой Атамас.
– Овдовев и потеряв всякий интерес к своей собственной жизни, она решила всю себя посвятить людям. Вы же все можете это подтвердить, да?
Женя слушала ее и поражалась тому, как много в этой женщине оказалось силы, а ведь она и не рассчитывала на такую вот ее поддержку. Она вообще предполагала, что после инсценировки с падением со стула Софья Евгеньевна покинет музей.
Женя ждала реакции людей на произнесенное Софьей, но все молчали. Слушали, затаив дыхание.
– Да, это она отправляла на тот свет всех тех, кто, на ее взгляд, не имел права на жизнь. Или кто просто мешал людям жить. Кто причинял зло и мог долгие годы оставаться безнаказанным. И она казнила этих людей, считая это тоже изнанкой благотворительности. То есть полагала, что творит добро, освобождая мир от таких вот грешников. Я не знаю, вернее, не вспомню сейчас имена этих несчастных…
– Вера Карагозова, – сказала Женя. – Она была отравлена в своей квартире, куда вы, Эмма, пришли, чтобы, скорее всего, одолжить ей денег или еще под каким-нибудь предлогом. Вы же всем и всегда были нужны со своими деньгами и желанием помочь, войти в положение. Вас, с вашей готовностью одолжить или подарить деньги, впустили бы в любой дом, хоть днем, хоть ночью.
– Да-да, Фая говорила, что отравили женщину, красивую женщину, которая занималась в городе проституцией, – кивнула головой Софья. – Молодую, очень молодую.
– Валерия Шишкина. Она увела мужа у своей сестры, заставила его продать ферму, оставив, таким образом, жену и детей без средств к существо- ванию.
– Да, и об этом мне тоже Фая говорила. Эта женщина, кажется, сняла квартиру здесь, в вашем городе, и встречалась с тем мужчиной, можно сказать, на глазах своей сестры. Фая с Эммой, конечно же, говорили об этом, и обе осуждали ее. И потом эта девушка погибла. Говорят, ее тоже отравили.
– Недавно в собственном гараже было обнаружено полуразложившееся тело еще одной женщины, Екатерины Фроловой. Вы кого послали к ней, чтобы узнать, продает она гараж или нет? – Этот вопрос уже адресовался Атамас.
Но Эмма молчала. Казалось, она и не дышит. Сидела не покачнувшись и очень тихо. И смотрела куда-то перед собой, возможно, слушая все это, вспоминала картины совершенных ею страшных преступлений. Возможно, в эту минуту она видела глаза убитых ею людей, слышала их голоса, стоны… Или мысленно подливала яд в кофе, чай, вино…
– Об этом мне ничего не известно, – сказала Софья.
– Катерина Фролова отравила своего мужа, бизнесмена Льва Фролова, крысиным ядом. Эмма Евгеньевна… Кстати. У вас одно и то же отчество… – замешкалась Женя. Но потом продолжила: – Эмма Евгеньевна приговорила отравительницу к смерти. Вероятно, заманила выгодным предложением купить у окончательно спившейся женщины гараж по хорошей цене, пришла, чтобы его осмотреть, потом, возможно, предложила Фроловой глотнуть кофе из термоса, и все – Катерины не стало.
Потом она узнала, и снова, по роковому совпадению, от вашей сестры, Фаины, про сцену во время ремонта какого-то помещения, когда одна женщина плюнула в спину другой… Думаю, все присутствующие знают, о чем идет речь.
– О чем? – зло буркнула Ольга Курасова. – Что мы должны были знать?
– Эта история вообще двадцатилетней давности, тогда одна молодая мамаша, решив избавиться от своего ребенка, выкрала его из родильного отделения больницы, отнесла на земляничное поле да и удушила его там. А соседка по палате, которая видела, как Кленова рано утром вышла из палаты и ее долгое время не было, подозревала, что ребенка украла именно мать, и почему-то молчала все эти годы, но однажды подвыпила, осмелела и бросила ей обвинение, плюнув в спину… И когда об этом стало известно Эмме Евгеньевне, она вынесла очередной безжалостный приговор, заманила Наталью Кленову, продавщицу местного магазина, на земляничную поляну, скорее всего, пригласила пособирать землянику, а заодно, как она любила это делать, одолжить ей денег. Расположились на пикничок, Эмма угостила женщину отравленным кофе…
– Чаем, – сказала Эмма. – В термосе был чай. Что смотрите на меня так? А разве вы сами в душе никого не убивали? Разве вы не испытывали страшную боль, когда вам изменяли, когда вас предавали? Но вы ничего не можете с этим поделать, а люди, которые причиняли вам эту боль, так и продолжали жить и отравлять существование других людей. Наташка… Когда я заподозрила ее в том, что она убила своего ребенка, пришла к ней в гости. Просто поговорить. Я знала, что она любит выпить. Принесла хорошей водки, закусок разных. Спросила, не надо ли ей чего, может, она ремонт в квартире хочет сделать или шубу купить. Может, лекарства какие. Она сказала, что хочет открыть небольшую лавку с продуктами на своей улице, что уже и место присмотрела, там раньше пивной ларек был. Ну, мы с ней поговорили, я сказала, что помогу ей. Мы с ней еще выпили, ее развезло, я спросила ее, почему это Мышкина на нее так окрысилась, и вот тогда она и призналась мне в том, что удушила свою девочку. Дело было уже вечером. Я попросила ее показать мне, где похоронен ребенок. Она сказала, что на земляничной поляне. Я приготовила чай в термосе, и мы пошли туда. Она без труда нашла это место, и по тому, что там были засохшие цветы, я поняла, что она навещает могилку. Это в зарослях, с правой стороны от поляны, оттуда еще открывается вид на больницу… Вы бы слышали, что она мне рассказала, какие детали, какие подробности… Она же душила ребенка, но как-то неловко, долго, поранила носик… Я напоила ее чаем и
