Рыжий надыбал кучу разноликой чуши, вроде обломков покусанных карандашей, камешков, какого-то собачьего свистка, ярких ластиков. Его бледнолицый брат, словно любопытный хомяк, стащил к себе в гнездо изумляющие его диковинки. Блестки не-эфоратного мира.
И вот, пожалуйста, уже под конец обыска наткнулся на письмо.
С ним в кармане и с трубкой в зубах Гаер направился на балкон.
Успел сделать пару затяжек, когда в ухе пискнул коммуникатор.
— Чего еще?
— Эфорат, арматор, — доложил Эдельвейс, знающий, как ценит шеф лаконичную четкость.
Арматор в сердцах аж плюнул.
Этого дерьма еще не хватало.
— Давай картинку, — буркнул, поворачиваясь задом к карабкающемуся на небосклон светилу.
Глава 18
— Есть хочется, — застенчиво признался Лин.
Нил шлепнул себя по лбу. Эступидо! Каков дурак! Даже не озаботился провиантом, оставались орехи да вода. Крокодил выпотрошил многострадальную сумку.
— Малыш, все что есть — все твое. Если зубы крепкие или орехокол где завалялся. Я хоть и Крокодил, такое не расшмякну…
— Спасибо, — Первый осторожно взял у спутника орех.
Сжал в кулаке до выразительного хруста.
— Будешь? — протянул Крокодилу сухую мякоть.
Так и съели вдвоем все.
За исключением одного. Того самого.
***
— Из чего они сделаны? Из какого такого сплава-металла? — спросил Нил, взвешивая в ладонях ак-ти-сы.
Какое-то слитное междуречье кис-кис-киса и акта.
Они обменялись своими драгоценностями — Лин возился с крутобедрой виолончелью, осторожно гладил полированные бока. Нил любопытничал, крутя страхолюдное, обоюдоострое оружие Первых.
И почти ничего же не весили. Очень легкие, холодные, плавно изогнутые клинки, такие тонкие, что в профиль не толще ворсинки. Гарда, рукоять, все простое до скуки, как степной летний день. Хвостатый пристраивал их на ремни, к бедрам, или убирал за спину — без ножен, голью, но ни разу не резался. Нилу они казались более ритуальным, нежели боевым орудием.
Лин поднял на Крокодила свой иссиня-синий взгляд и, чуть поколебавшись, объяснил.
— Не из металла. Кость.
— Ого! — отметил Нил, недоверчиво потрогал металлическим когтем лезвие.
То отозвалось глухим «коц-коц». Будто огрызнулось лениво.
— Из чьей?
— Из моей, — выдохнул Лин.
Крокодил рассмеялся. Первый был тот еще разговорщик, порой такое мог ляпнуть-загнуть.
Однако Лин не улыбнулся даже, и смех свернулся, будто закисшее молоко.
— Иди ты?
Оловянный выпрямился, забрал у спутника оружие. Вытянул по рукам, так, что лезвия легли на предплечья, почти растворились на фоне белой кожи.
Заговорил мерно.
— Когда нас создают, то, в соответствии с проектом, закладывают несколько эндогенных атавизмов, которые пригождаются на определенных этапах онтогенеза. Вторая линия позвоночника, например. Или четырнадцатая, плавающая пара ребер. К семи годам она начинает причинять неудобства. Это момент первого серьезного испытания, в переводе с эбру — ступень. Лесха. Следует извлечь из себя эту пару, не повредив остальные, и после изготовить из кости оружие. Там много уровней, ты видишь результат.
— То есть дети сами вытаскивают из себя ребра и…
— У нас нет детей. Нет такого слова.
— Ладно, но ты сам… и это не металл?
— Это лучше металла. Это часть меня. Кость от кости. Никогда не обернется против. Оно будет расти со мной, меняться со мной…
— А были те, кто, скажем так, не справлялся?
— Были. Но если затягивать — ребра протыкают легкие. Тогда точно смерть.
— Ясно, — бодро улыбнулся Нил, — вопросов больше не имею.
Правда, один вопрос все же задал.
— Больно было?
Лин честно задумался. Понятие «боли», как успел понять Крокодил, для Первых было весьма специфичным.
— Не очень. Я вытерпел.
***
Оба устали. Лин уснул первым. Наверняка плечо у него болело, но хвостатый не жаловался. Лег под флагом, сунул под голову скатанную Нилову куртку и отключился. Крокодил, подперев кулаком подбородок, осторожно рассматривал спутника.
Он был особенным, другим, мальчик с кошачьим хребтом, с синими сильными глазами и волосами цвета топленой луны. Выбраковка. Урод.
Когда он глядел на него — в упор — Нилу хотелось молчать. А вместо этого говорил, срывал с языка все нужные и ненужные слова, спешно возводил между ними стену. А вдруг?! Стена осыпалась, как песочный замок.
У него была — как здесь не часто говорят — душа. Нежная и чистая, в цельнолитой оболочке умного белого тела. Лин явно не знал, что делать ему с этим незапланированным придатком, а Нил не решался подсказывать. Первый должен был сам выдержать — вытерпеть? — этот экзамен. Лесха.
Можно было подчинить. Сломать, разбить руки, ноги, переломить тело, подсадить на веревки, чтобы удобнее было дергать и править. Сказать, что так и было. Он бы поверил, наверное, он уже верил Нилу.
Крокодил искоса оглядывал тонкий профиль, розовые, почти девичьи губы, упрямый твердый подбородок, красиво вылепленные скулы, высокий чистый лоб. Глаза были невыносимыми. Насквозь синие, впитывающие в себя, засасывающие.
Надо напоить его лучшим вином, думал Нил. Молодым, пахнущим черной смородиной. Научить варить медленный медный кофе на змеином песке. Провести по Луту в пору Звездопала, чтобы увидел, чтобы оценил эту бессмертную, несытую, необъятную красоту. Устроить пару персональных выставок, у Киприс есть связи среди галерейщиков, а у парня есть талант, вместе они смогут перевернуть искусство…
Надо успеть — пока Нил все еще Нил, а Лин не исчерпал, не выбрал до дна предназначенную ему жилую емкость.
Нил задремал, и пропустил момент, когда на них вышла тэшка — без глостеров, глухая, с хватами, прижатыми к черным бокам. Таких еще называли крабами, за длинные рычаги, ориентированные на захват. По-хорошему, тэшки подобной конструкции предназначены были для погрузки-разгрузки.
Однако все знали, где еще они могут пригодится.
Серебрянка вздрогнула всем телом, когда тэшка выбросила хват и вцепилась в борт. Рывком притянула к себе.
Седоки тэшки безымянной погрузочной компании молча, друг за другом, по хвату перебрались на Серебрянку.
Это — последнее, понял Нил.
Ведута пришла убивать. И самого Крокодила, и случайных свидетелей — белого мальчика и его несчастливую корабеллу.
Нил поднялся, спиной по флагу, чувствуя, как деревенеют ноги.
— Что такое? — ухмыльнулся в лица. У него онемели щеки и вязало язык, словно он напробовался хурмы. — Ручное письмо?
Лин вырос между ними, как из-под палубы вытянулся.
Он тоже все понял. Лицо его стало мраморным, совершенным. Безжизненным. Лин мягко, но решительно толкнул Нила.
— Прячься.
Крокодил сделал шаг назад, трусливо уходя за узкую спину мальчика.
Человек небрежно отмахнулся от белого — просто ткнул ножом, удачно поддев кусок воздуха.
Теперь ход был за Оловянным.
***
Лин всегда дрался молча, быстро и эффективно. Досыта сытый кровью последних дней, одно он помнил точно — баш на баш. Ему обещали карту.
Нож всадил в кадык бывшего владельца, до
