у нас.
У Анны зазвонил сотовый, увидев номер, девушка улыбнулась:
— Мерлин… Ты как?
— Да почти как новенький… Долин рядом с тобой? Включи громкую связь, ему будет интересно. — Анна переключила. — Санту взяли… Хочешь узнать, кто это?
Долин засмеялся:
— Готов поспорить, что я его не раз видел по ТВ и даже, возможно, встречался по линии обмена данными и на научных конференциях…
— Так и есть. Оливер Уолш, сотрудник отдела «Фрам» лаборатории Керге Суурм, а заодно и советник по науке министра обороны одного соседнего государства. Поймали в Шереметьево, уже паспортный контроль проходил.
В разговор встряла Анна:
— А на него что есть, кроме свидетельства Потапова?
Мерлин фыркнул:
— Да есть кое-что. И виртуозно оглушенный Алексеем Джо Франко тоже рассказывает массу интересного. Так что там не только Санта погорел, но и птички повыше. В общем, жду вас в Москве. Хочу услышать подробный рассказ, как ты до этого додумался, Алексей.
Долин закатил глаза:
— Опять? У меня уже мозоли на языке…
— Ничего-ничего, потерпишь.
Из здания аэропорта выглянул Самохин:
— Ребят, регистрация заканчивается. Пойдемте уже.
* * *
В полете они молчали, в соседний креслах, но словно чужие.
У трапа их ожидал автомобиль. Самохин сел на переднее сиденье. Затеял разговор с водителем — о погоде, о подорожании бензина, об отпуске. Долин поглядывал на Анну, но не решался прикоснуться к ней.
— Кого отвезти первым? — Иван повернулся к ним, посмотрел с вопросом.
Анна ответила сразу:
— Алексея. Домой.
Долин подавил разочарование и отвернулся. Уставился в окно. А что он себе возомнил? Они вместе сделали то, что нужно, отработали хорошо. Что еще ждать? Анна ему ничего не обещала. Более того, она все сказала своим уходом — он ей не нужен. Она так и написала в той записке: мол, спасибо за все хорошее.
Может, у нее вообще кто-то есть?
Машина прошуршала по садовой дорожке, замерла у входа в коттедж Долина. Он дернул дверь и вышел на улицу.
Резко развернувшись, заглянул в салон:
— Ань, можно на пару слов?
Девушка с сомнением посмотрела на водителя и на Ивана, но вышла. Обойдя машину, встала перед Долиным, скрестила руки на груди. Он понял ее жест — она отгородилась и не хочет ничего обсуждать, для нее все уже сказано.
Сердце словно опрокинулось, потеряло чувствительность и застыло.
Сегодня особенно остро пахло опавшей листвой — ни с чем не сравнимый запах угасания, яркой ноты надвигающейся зимы и предстоящих холодов. Так контрастно по сравнению с теплым воздухом Энска.
Алексей не хотел, чтобы Анна уходила. Не хотел, чтобы сев в машину, навсегда — теперь это уже совершенно точно — исчезла из его жизни.
Он так долго выстраивал свой дом-крепость, с такой тщательностью проверял каждого в него входящего, что когда все рухнуло вместе со смертью Ирины, почувствовал облегчение: если мир так легко летит ко всем чертям, имеет ли смысл делать фетиш из порядка?
Долин хотел, чтобы Анна осталась. И заполнила пустоту в его душе тем хаосом, который внесла в его жизнь. Этой ноткой безумия и приключений.
Но Алексей не знал, в праве ли просить ее об этом. И нужно ли это самой Анне.
Поэтому молча наблюдал, как солнце играет в ее волосах, подсвечивает рыжие ресницы и крохотные веснушки на кончике носа.
— Выходит, это конец? — спросил он. — В том смысле, что мы больше никогда не увидимся?
Анна распахнула глаза.
— Ну как… Если ты позовешь меня в гости на лазанью или фирменный французский луковый суп, то непременно увидимся.
Это было что угодно, только не то, чего Долин ожидал. Напряжение в одно мгновение растаяло, сердце встрепенулось, возвращенное к жизни, стряхнуло с себя тревогу и забилось учащенно. Наполняясь надеждой и какой-то новой, томной и густой негой.
— Ты же на вечной диете? — Алексей рассмеялся.
Девушка пожала плечами:
— Что поделаешь, вся жизнь борьба. В том числе и с калориями…
— То есть ты приедешь?
Анна посмотрела на него непривычно серьезно:
— Приеду, если позовешь…
Они оба поняли, что она имеет ввиду больше, чем просто ужин или интрижку.
— И мы перейдем окончательно на «ты»?
Они оба поняли, что он имеет ввиду больше, чем просто шутку.
Девушка решительно привстала на цыпочки, обхватила шею Алексея и притянула его к себе.
— Я даже скажу больше: если ты предложишь, я могу никуда не ехать прямо сейчас. Ну же, Долин… Решайся…
Стремительное мгновение сближения, ее губы коснулись его губ — стало жарко и оглушающе тихо, только ветер в ее волосах и порывистое дыхание. Он успел обхватить ее за талию и прижать к себе, ровно за миг до того момента, когда она хотела отстраниться. Анна запрокинула голову, крепко зажмурилась и позволила себя целовать — долго, жадно, ослепляюще. Горячие руки гладили ее по спине, от лопаток до талии и чуть ниже, касались бедер и не позволяли вырваться.
— Я знаю, ты потом об этом пожалеешь, но оставайся прямо сейчас…
Он снова завладел ее губами и отпустил только тогда, когда оба начали задыхаться. Рука Алексея замерла на затылке Анны, пальцы принялись осторожно перебирать круто завитые пряди.
Анна все-таки высвободилась, посмотрела на него с вопросом.
— Ты уверен? Я не Рита, я просто так не уйду.
Он обхватил ее за плечи, уткнулся носом в лоб у линии роста волос:
— И слава богу.
Девушка потерлась виском о подбородок Алексея:
— Ох и попал ты, Алексей Максимович Долин…
— Уверен, что попал. — Он вздохнул: — Но еще больше попаду, если не остановлю тебя. Так что… из двух зол я выбираю большее.
Она рассмеялась — тихо, будто колокольчики рассыпались по желтой, жухлой траве.
— Мне кажется, должно было говориться иначе…
Он вытащил из багажника ее чемодан и занес в дом. Оставил посреди холла.
Самохин кивнул водителю — машина тронулась, оставив обнимающуюся пару на пороге дома, под прицельными взглядами соседки напротив.
Анна отстранилась от Долина:
— У нас для лазаньи все есть или смотаемся в магазин? — И добавила шепотом: — Просто если нет, то давай вызовем такси? Будем, как молодежь, обниматься на заднем сиденье и глупо хихикать?
— Давай!
А еще через несколько минут, они нырнули на заднее сиденье желтого такси. Пальцы Алексея ловко переплелись с пальцами Анны — девушка посмотрела на него и улыбнулась. У нее на душе — словно огоньки фейерверков, бенгальские огни ожидания счастья. Анна зажмурилась, запоминая это удивительное чувство — оно оказалось ярче, чем радость после завершенного дела, чем благодарность начальства и похвала Мерлина.
«Надо же, как оно искрится», — отметила она про себя, имея в виду собственное сердце, и еще раз с
