Джордж на мгновение замолчал, а затем стал рассказывать дальше:
– «А в моей стране, барон, – ответил я, – мы не признаем таких архаичных правил. Когда баронесса подтвердит ваше заявление, я немедленно подчинюсь. А пока…» – «Да, – сказал он мягко, – а пока…» – «Ланч предпочтительнее вашей компании». И вот дело дошло до конца. Полагаю, я мог бы проявить чуть больше такта, но мне не хотелось быть тактичным. Он получил от меня отпор с самого начала, и это помимо всего, что касалось его жены. И в тот же день я решил поставить на кон все. Я попросил ее поехать со мной.
Барстоу снова сделал крошечную паузу, прежде чем продолжить.
– Полагаю, вы считаете меня дураком, – сказал он. – Если бы я был на вашем месте, я бы точно так подумал. Но я хочу, чтобы вы осознали одну вещь, Стаунтон. Я не неопытный мальчик, страдающий от телячьей любви, я старый и довольно закаленный человек мира. И я сделал это с открытыми глазами, взвешивая последствия.
– И что сказала баронесса? – спросил я.
– Она согласилась, – просто ответил Джордж. – После значительных колебаний. Но колебания были из-за меня, а не из-за нее. Она боялась того, что он сделает, – не с ней, а со мной. Видите ли, этот человек – свинья первого ранга. И он как бы навязывает ей свое мироощущение. Вы его видели, так что можете судить сами. Представьте, что вы обречены жить с этим всю оставшуюся жизнь. Однако я успокоил ее, как мог: указал ей, что мы живем в цивилизованной стране двадцатого века и что он ничего не может сделать. И, наконец, мы договорились бежать на следующий день. И нет, мы не думали делать это украдкой: я собирался написать ему письмо сразу же, как только мы уедем. Ну, и она так и не появилась. Я получил только маленькую записку с жалкими каракулями, написанную, очевидно, в лихорадочной спешке. То ли он узнал, то ли просто заподозрил наши намерения, я не знаю. Но он уехал из Парижа рано утром, взяв ее с собой. Вернулся сюда.
Барстоу махнул рукой в сторону большого замка, наполовину скрытого деревьями, который стоял перед нами, возвышаясь над всей окружающей местностью.
– Сначала я был в ярости. Почему она не отказалась ехать? Вы не можете принудить человека делать то, чего он не хочет. Но через некоторое время гнев угас.
Я встретил одну женщину, ее подругу, и именно она рассказала мне то, чего я не знал об этом семействе. То, как он обращался с ней, Стаунтон, заставило меня покраснеть. И там, в тот момент, я принял решение. Я тоже приехал сюда. Это было неделю назад.
Джордж Барстоу замолчал и уставился на свои ботинки.
– Вы ее видели? – спросил я.
– Нет. В первый же день, когда я приехал, я поднялся к замку и позвонил в дверь. Вернее, сунул голову в пасть льва, – но я выше подобных пустяков. Он должен был знать, что я приеду: как вы видели по поведению хозяина, он в этих краях – Бог всемогущий. Как бы то ни было, в дверях меня встретил мажордом с тремя проклятыми огромными эльзасскими овчарками на поводках. Баронессы нет дома, сказали мне, и было бы хорошо, если бы я запомнил, что в следующий раз, когда я приеду, эльзасцы будут без поводков. А потом он захлопнул дверь у меня перед носом. И на следующее утро состоялось представление, которое вы видели сегодня. С тех пор это повторялось ежедневно. И это его позиция. Что вы об этом думаете?
– Ну, старина, – заметил я, – вы начали со слов о том, что не послушаетесь моего совета. И поэтому не так уж хорошо, что я вам его дам. Что я думаю об этом, так это то, что вы должны собрать вещи, положить их на заднее сиденье моей машины и запрыгнуть в нее. Мой дорогой друг, – продолжил я немного раздраженно, – такое положение невозможно. Простите мою холодную логику и явное отсутствие сочувствия, – но вы должны видеть, что дело в вас. Кроме всего прочего, она же его жена. И мне кажется, что у вас есть альтернатива: провести пять минут с тремя дикими эльзасцами или оказаться в положении одной из этих карт. Я вполне согласен с вашей оценкой этого джентльмена, но факты есть факты. И мне кажется, что у вас нет той опоры, которая могла бы поддержать вас.
– Черт, меня это не волнует, – упрямо сказал Джордж. – Я никуда не поеду. Боже правый! Друг мой, разве вы не понимаете, что я люблю ее?
Я пожал плечами.
– Не думаю, что сидение в этом трактире всю оставшуюся жизнь сильно вам поможет, – ответил я. – Послушайте, Барстоу, это не Англия. В этой стране у них есть свои обычаи. Как вы сами видели, этот парень – великий «мастер ба-бах» здесь. Что вы будете делать, если он вызовет вас на дуэль? Я не знаю, хороши ли вы в стрельбе из револьвера.
– В этом я безнадежен. Совершенно безнадежен.
– Что ж, я полагаю, что выбор оружия будет за вами. Хороши ли вы в фехтовании?
– Гораздо, гораздо хуже, чем в стрельбе. Я никогда в жизни не держал в руках рапиру.
– Тогда, – воскликнул я, – вы просто в очень завидном положении: либо убегаете, либо вас наверняка убьют! Мой дорогой старина, правда-правда, это совсем не хорошо. Мне страшно жаль вас и все такое, но вы должны понимать, что ситуация невыносима. Этот человек убьет вас без малейших угрызений совести и с величайшей легкостью. И здесь это будет считаться просто делом чести. Все сочувствие будет на его стороне.
Мой собеседник устало покачал головой.
– Все, что вы говорите, правда. Кристально-чистая правда. И все же, Стаунтон, я не могу уйти. Я чувствую, что здесь я в любом случае рядом с ней. Простите, что надоел вам своими проблемами, но я чувствовал, что должен.
– Вы ни капельки мне не надоели, – сказал я. – Только, честно говоря, Барстоу, меня бесит, когда я вижу, что такой парень, как вы, выставляет себя на посмешище. Вы ничего не выиграете и все потеряете.
– Если бы только я мог вытащить ее из этой страны, – повторял Джордж снова и снова. – Он плохо обращается с ней, Стаунтон. Я видел синяки от его пальцев на ее руках.
Я вздохнул и допил вино. Моему другу уже ничем нельзя было помочь. Внезапно он резко сел и уставился на крестьянскую девушку, которая делала нам какие-то странные знаки из-за дерева в пятидесяти ярдах от нас. Затем Джордж так же внезапно встал и торопливо подошел к ней. Я видел, как она протянула ему записку, а потом быстро отвернулась. И когда он снова приблизился ко мне, я понял, что с таким же успехом мог бы разговаривать с кирпичной стеной. Все его лицо изменилось: он забыл о моем существовании.
– Письмо от нее, – сообщил он, усаживаясь.
– Вы меня удивляете, – цинично пробормотал я. – По вашему поведению я подумал, что это счет от бакалейщика.
Но затем я замолчал – немного устыдившись своего дешевого сарказма. Потому что рука Джорджа Барстоу – флегматичного, бесстрастного англичанина – дрожала, как лист на ветру. Я отвернулся, когда он открыл конверт, гадая, какие новые осложнения могут возникнуть. И я недолго оставался в неведении. Он положительно издевался надо мной, так велико было его волнение. Тайком от мужа его возлюбленная сумела выбраться из дома в то утро и теперь пряталась в доме своей горничной в соседней деревне.
