Глава 1
Смерть Загуляя
…А надо вам сказать, что к яблочному Спасу,как начнет небо поворачивать с лета на осень, город наш имеет обыкновение подвергатьсяистинному нашествию цикад, так что ночью и захочешь спать, да не уснешь воткакие со всех сторон несутся трели, и звезды опускаются низко-низко, луна же иподавно виснет чуть не над самыми колокольнями, делаясь похожа на яблоко нашейпрославленной «сметанной» породы, которую местные купцы поставляют и к царскомудвору, и даже возят на европейские выставки. Если б кому выпало взглянуть наЗаволжск из небесных сфер, откуда изливаются лучи ночных светил, то передсчастливцем, верно, предстала бы картина некоего зачарованного царства: ленивоискрящаяся Река, посверкивающие крыши, мерцание газовых фонарей, и над всейэтой игрой разнообразных сияний воспаряет серебряный звон цикадного хора.
Но вернемся к владыке Митрофанию. О природе жеупомянуто единственно для пояснения, почему в этакую ночь уснуть было бынепросто и самому обыкновенному человеку, обремененному заботами поменее, чемгубернский архиерей. Недаром же недоброжелатели, которые есть у каждого, неисключая и этого достойного пастыря, утверждают, что именно преосвященный, авовсе даже не губернатор Антон Антонович фон Гаггенау, является истиннымправителем нашего обширного края.
Впрочем, обширен-то он обширен, однако населенне густо. Из настоящих городов, пожалуй, один Заволжск только и есть, прочиеже, включая и уездные, представляют собой разросшиеся села с кучкой каменныхприсутствий вкруг единственной площади, невеликим собором и сотней-другойбревенчатых домишек под жестяными крышами, которые испокон веков у нас красятотчего-то непременно в зеленый цвет.
Да и губернская столица не бог весть какойВавилон — в описываемый момент все ее население составляло двадцать три тысячипятьсот одиннадцать человек обоего пола. Правда, на неделе после Преображения,если никто не помрет, ожидалось увеличение числа обывателей еще на две души,потому что жена правителя губернской канцелярии Штопса и мещанка Сафулинаходили на сносях, а последняя, по общему мнению, уже и перехаживала.
Обычай вести строгий учет населения завелинедавно, при нынешней власти, и то только в городах. А сколько кормитсянародишку по лесам да болотам — это уж Бог веси, поди-ка посчитай. От Реки досамых Уральских гор на сотни верст тянутся непроходимые дремучие чащи. Там ираскольничьи скиты, и соляные фактории, а по берегам темных, глубоких речек, побольшей части вовсе безымянных, живет племя зыть, народ смирный и послушный,угорского корня.
Единственное упоминание о древнем бытованиинашей незнаменитой области содержится в «Нижегородском изборнике», летописипятнадцатого столетия. Там сказано о новгородском госте по имени Ропша,которого в здешних лесах «уловиша дики голобрюхи языце» и во жертвоприношениекаменному идолу Шишиге лишили головы, отчего, как считает нужным пояснитьлетописец, «оный Ропша погибоша, преставися и погребен бысть без главы».
Но то было во времена давние, мифические.Теперь же у нас тишь и благолепие, по дорогам не шалят, не убивают, и дажеволки в здешних лесах из-за обилия живности заметно толще и ленивее, чем впрочих губерниях. Хорошо живем, дай Бог всякому. А что до ропота архиереевыхнедоброжелателей, то рассуждать, кто истинный правитель Заволжского краявладыка ли Митрофаний, губернатор ли Антон Антонович, многоумные ли губернаторовысоветники, а может, и вовсе губернаторша Людмила Платоновна, — не беремся,потому что не нашего ума дело. Скажем лишь, что союзников и почитателей вЗаволжье у преосвященного гораздо больше, чем недругов.
Впрочем, в последнее время в связи с некими событиямисии последние осмелели и подняли голову, что давало Митрофанию, помимо обычных,связанных с цикадьим неистовством, еще и особенные причины для бессонницы.То-то и хмурил он высокий, в три поперечные морщины лоб, то-то и супил черныегустые брови.
Хорош лицом заволжский епископ, не простоблагообразен, а истинно красив, так что и не пастырю бы впору, а какому-нибудьстарорусскому князю или византийскому архистратигу. Волосы у него длинные,седые, а борода, тоже длинная и шелковистая, пока еще наполовину черна, в усахже и вовсе ни единого серебряного волоска. Взгляд острый, по большей частимягкий и ясный, но тем страшнее, когда затуманится гневом и начнет извергатьмолнии. В такие грозные минуты виднее и строгие складки вдоль скул, и орлиныйизгиб крупного, породистого носа. Голос у владыки глубокий, звучный, с низкимиперекатами, одинаково пригодный для душевного разговора, вдохновенной проповедии государственной речи на очередном присутствоваиии в Святейшем Синоде.
По молодости лет Митрофаний придерживалсяаскетических воззрений. Ходил в рясе из мешковины, истощал плоть беспрестаннымлощением и даже, сказывают, носил под рубахой чугунные вериги, но давно ужеотказался от этих суровостей, сочтя их суетными, несущественными и дажевредными для истинного боголюбия. Войдя в возраст и достигнув мудрости, стал онк своей и чужой плоти снисходительней, в повседневном же одеянии отдавалпредпочтение подрясникам тонкого сукна, синего или черного. А иной раз, когдатого требовал авторитет архиерейского звания, облачался в лиловую,драгоценнейшего бархата мантию, велел запрягать парадную епископскую каретушестеркой, и чтоб на запятках непременно стояли двое статных густобородыхкелейников в зеленых рясах с галунами, очень похожих на ливреи.
Находились, конечно, и такие, кто втихомолкукорил преосвященного за сибаритские привычки и приверженность к пышности, нодаже и они судили его не слишком строго, памятуя о высоком происхожденииМитрофания, который был привычен к роскоши с детства и потому не придавал ейсколько-нибудь важного значения — не удостаивал замечать, как выражался егописьмоводитель отец Серафим Усердов.
