– Ты правильно сделал! – одобил Саладин. – Ты умен и предан. Станешь моим личным гонцом. Иди к управителю, он даст тебе новую одежду и запасного коня, насыплет в кошель серебра.
Фархад упал лицом ниц, затем, пятясь, вышел из шатра.
– Почему ты не сообщил мне о Зародьяре? – вновь спросил Саладин Имада.
– Я хотел прислать тебе голову франка вместе с казной ордена.
– Чтоб получить большую награду, – усмехнулся султан. – Вижу, что ты не изменник, Имад. Но ты плохой эмир. Знаешь, где сейчас Зародьяр?
– Нет, Несравненный.
– Он обосновался в замке Азни, где, я уверен, копит силы. У него есть казна, которую вы не сумели найти в Эль-Кудсе, значит, франк сможет нанять воинов, купить коней, оружие. Затем он придет сюда и ударит мне в спину, выбрав для этого подходящий момент…
Аль-Адиль похолодел. Неужели Зародьяр и вправду готовит такое? Войско султана обречено! Сзади навалится Зародьяр, спереди – Конрад…
– Ты поступил, как простой сотник, но не эмир, – продолжил Саладин, не спуская глаз с Имада. – В Эль-Кудс приходил не просто рыцарь-госпитальер, а самый опасный враг истинной веры. Вместо того, чтобы своевременно упредить меня, ты погнался за ним, как мальчишка. Зародьяр не из тех врагов, что позволяют смиренно себя убить. Своей беспечностью и неразумением ты нанес большой вред. Если бы не проводил так много времени со своими женами, в то время как мои воины спят без женщин на голой земле под стенами Тира, ты, может, был бы расторопнее. Какого наказания заслуживаешь? Скажи сам!
– Смерти, повелитель! – воскликнул Имад, падая ниц.
Саладин на мгновение растерялся. Он ждал, что эмир станет просить пощады, и не собирался ее давать. Получив весть от Фархада, султан твердо решил казнить эмира. Дело оставалось за выбором: повергнуть виновного мучительной смерти или скорой. Поначалу Саладин решил, что Имад умрет на коле. Честные ответы виновного склоняли к решению о быстрой смерти. Однако искренность Имада обезоружила Саладина, теперь он не чувствовал в себе решимости отдать нужный приказ.
– Иди! – велел Саладин. – Я подумаю…
Имад, пятясь, выполз из шатра.
– Он храбрый и преданный воин, – тихо сказал Аль-Адил. – Отличился под Эль-Кудсом…
– Помню! – досадливо отмахнулся Саладин. – За храбрость я сделал его эмиром. Поспешил. Имад слишком молод и глуп. Храбрый воин заслуживает награды, но таким городом, как Эль-Кудс, должен управлять другой человек, умный и проницательный.
– Ты казнишь его?
– Я изменил намерение. Вина Имада – это и моя вина, султан должен с умом подбирать правителей. Смерть виновного не принесет пользы. Мы потеряли много храбрых воинов под стенами Тира. Имад был хорошим сотником, я верну его в войско.
– Ты мудр, повелитель! – поклонился Аль-Адил.
"Потому меня и зовут Несравненный!" – усмехнулся про себя Саладин. Вслух сказал другое:
– Мы снимаем осаду Тира. Ты поведешь войско под стены Триполи. Окружишь его и станешь готовить все для осады.
Аль-Адил насторожился, внимая.
– Я возьму две тысячи воинов и направлюсь к Азни. Это недалеко, в случае нужды ты успеешь придти мне на помощь, а я – к тебе. Две тысячи мне хватит. Не думаю, что старый волк успел собрать большое войско, Азни мы возьмем скоро.
"Ты рассчитаешься с Зародьяром за старую обиду! – подумал Аль-Адил. – И прославишься вовек среди правоверных. А я буду стоять под Триполи, который нам все равно не взять. Вся слава достанется Несравненному, мне – упреки"!
Мысли Аль-Адила отразились на его лице. Саладин усмехнулся:
– Хочешь, иди со мной! Войско под Триполи найдется кому вести.
– Благодарю, Несравненный! – сказал Аль-Адил, кланяясь.
– Сейчас иди! Я хочу отдохнуть.
Когда младший брат ушел, Саладин с наслаждением растянулся на ложе. Боль в спине почти утихла, слегка пощипывая хребет, но это уже не вызывало беспокойства. Султан смежил глаза.
"Если Зародьяр сдастся, я не стану его убивать, – подумал он, зевая. – Но из плена не выпущу даже за выкуп. Он умрет в подвале, на цепи, как умерли тысячи захваченных им правоверных. Рено, которого я убил, просидел в подвале шестнадцать лет, но не образумился. Зародьяр такой же. Пусть он умирает медленно, вспоминая всех правоверных, которых убил. Бог христиан велит им каяться в убийстве, и я дождусь твоего покаяния, франк! После этого выпущу на волю. Ослепив, или отрубив обе руки – я подумаю, как лучше. Ты никогда больше не поднимешь меч против меня. Я этого не позволю…"
Спустя мгновение султан спал, сложив руки на груди. Заглянувший в шатер слуга, бережно укрыл его одеялом и скрылся, пятясь…
15.
Блаженство волнами накатывалось на Алиенору. Иоаким двигался в ней мягко, но сильно, то ускоряясь, то замедляя темп. Алиенора тоненько постанывала, когда волна накрывала ее, затем на мгновение замирала в ожидании. И снова срывалась в стон… Так продолжалось долго. Горячий пот покрыл тело женщины, влага заполнила промежность, но Алиенора не ощущала ее. Сладкая нега владела всем ее существом. Иоаким начал вращать бедрами, тело Алиеноры затопил поток радости, и она громко замычала, не в силах сдерживаться. Сверху часто задышал Иоаким, Алиенора испугалась того, что он устал и сейчас остановится. Она крепко охватила его ногами и руками, и стала помогать, ловя своим лоном его горячее тело. Иоаким не препятствовал. Внезапно Алиенора задвигала бедрами, все быстрее и быстрее. Блаженство вытеснило все другие чувства, она уже ничего не видела и не слышала. Только яростно колотила ягодицами по ложу в судорожном экстазе единения двух тел. Ничем не сдерживаемая услада вырвалась наружу, Алиенора закричала – хрипло и громко. Иоаким упал на нее и впился в губы. Она ответила, стремясь как можно глубже проникнуть в него. И обмякла…
Бурная радость ушла, осталась сладкая истома. Иоаким приподнялся над ней, но не перестал ласкать. Внезапно он застонал, и Алиенора вновь быстро-быстро стала бить ягодицами о ложе – теперь уже для него, любимого… Тело мужчины стали сотрясать судороги – одна, вторая… Затем он упал рядом и стал нежно целовать ее лицо…
Когда Алиенора полностью пришла в себя, Иоакима рядом не было. Она приподнялась на постели. Иоаким стоял у столика и наливал в чаши вино из серебряного кувшина. Сквозь маленькие стекла небольшого окна пробивалось солнце, Алиенора ясно видела обнаженное тело любимого. Он был красив. Высокий, могучий, с длинными стройными ногами и буграми мышц на торсе. Античный бог! С девяти лет Алиенору обучал грамоте старый грек, которого ее родители называли "педайгос". Грека наняли, чтобы чудаковатый лохматый старик преподал Алиеноре древнюю историю и литературный греческий – дочери графа могло пригодиться. "Педайгос" учил хорошо. Он рассказывал ей о древней истории Рима и Греции, водил в маленький, заброшенный дворик при старой христианской базилике, где у осыпавшейся кирпичной стены притулились потемневшие от времени скульптуры. Грек объяснял девочке, какая из скульптур кого из древних богов изображает, и Алиенора с жадностью разглядывала обнаженные мужские тела. Грек заметил ее интерес и как-то, с помощью палочки-указки объяснил, как устроены мужчина и женщина, что происходит между ними, когда люди взрослеют. Педайгос говорил об этом спокойно и буднично. Алиенора, которая хихикнула, когда указка коснулась каменного мужского члена, далее слушала, широко открыв глаза. Из всех скульптур ей особо понравилась фигура Геркулеса. У древнего героя-бога были отбиты голова и левая рука, но даже искалеченный Геркулес пробуждал в ней восторг красотой своего мощного тела. Позже, в своих девичьих грезах Алиенора тысячу раз представляла будущего мужа именно таким. Нехватка у скульптуры головы как раз помогала грезить: на торс героя не составляло труда мысленно водрузить голову понравившегося юноши.
