На третьем звонке трубку взял молоденький монах.
Габриэла, кое-как совладав с волнением, объяснила ему, чтозвонит мистеру Коннорсу по поручению его зубного врача, ей нужно знать, несможет ли он прийти на прием сегодня утром.
— Прошу прощения, — сказал монах, — но,боюсь, отца Коннорса сейчас нет. Несколько минут назад я видел, как онодевается. Впрочем, если вы подождете, я пойду проверю…
Он положил трубку рядом с аппаратом и куда-то ушел.
Габриэла прислонилась спиной к стенке телефонной будки иподняла голову вверх, на чем свет стоит кляня себя за то, что не выехала измонастыря хотя бы на четверть часа раньше. Потом она вдруг подумала, что такимспособом господь дает ей последний шанс вернуться на истинный путь, но никакойвины она за собой не чувствовала. Больше того, при мысли о том, что им,вероятно, придется оставить лоно церкви, которая была для них всем, ни Джо, ниГабриэла не испытывали ничего, кроме нетерпения и волнения. Возможно, этообъяснялось тем, что ни один из них не осмеливался пока заглядывать в будущеедальше нескольких свиданий вне монастыря. Как будут развиваться их отношенияпотом, ни она, ни он просто не представляли. Габриэла допускала даже, что ихлюбовь скоро погаснет. Вряд ли они оба успеют прийти в себя прежде, чем станетслишком поздно.
Но все равно воспоминание об этих волшебных часах,проведенных вместе, остались бы с ними до конца жизни. Габриэла не желалажертвовать ими, как бы судьба ни распорядилась ею в дальнейшем. В любом случаеу нее оставался еще порядочный кусок жизни, который она могла посвятитьраскаянию и служению богу, если, конечно, на то будет его воля.
Пока она размышляла подобным образом, монах вернулся ктелефону и сообщил ей, что успел перехватить отца Коннорса в самых дверях и чтоон сейчас подойдет.
Услышав это, Габриэла чуть не вскрикнула от радости. Вследующее мгновение в трубке уже звучал знакомый баритон Джо. Он говорил неочень внятно, задыхаясь, словно от быстрого бега, и Габриэла подумала, что он,наверное, мчался со всех ног.
Но она ошиблась. Джо сумел справиться с собой и ничем невыдал своего волнения. На второй этаж приходской ректории он поднялся умереннобыстрым шагом, без видимой спешки. Но лишь только он остался один в комнате, губыего сами собой расплылись в широкой улыбке.
Как ни ждал Джо этого дня, он все же не верил, что онапозвонит. К тому же сегодня была только среда, а они рассчитывали, что Габриэлеудастся выйти на почту только в четверг, однако никаких лишних вопросов Джозадавать не стал.
— Ты где? — быстро спросил он и оглянулся надверь, в которую только что вышел послушник.
— Я в паре кварталов от монастыря, — сообщилаГабриэла, понизив голос и прикрывая трубку рукой, хотя здесь ее никто не могподслушать. — Меня послали в город с несколькими поручениями, так что уменя есть немного времени.
— Можно мне поехать с тобой? — предложил Джо, нотут же спохватился. — Нет, это будет слишком опасно.
Давай лучше сделаем вот как: сначала ты закончишь свои дела,а потом мы с тобой встретимся. Куда ты сейчас направляешься?
— Сначала на улицу Деланси, потом — в Ист-Сайд. Таместь несколько магазинов, которые отпускают монастырю товары со скидкой.
— Хорошо. Как насчет того, чтобы встретиться в парке наВашингтон-сквер? Я уверен, что там мы будем в полной безопасности. Илиподъезжай к Брайан-парку, что за библиотекой.
Брайан-парк очень нравился Джо, Хотя там на скамьях любилирасполагаться бездомные и пропойцы. Несмотря на это, Брайан-парк слыл одним изсамых тихих и безопасных мест в Нью-Йорке.
В конце концов они договорились, что встретятся через час впарке на Вашингтон-сквер. Габриэла полагала, что этого времени ей хватит, чтобызабрать со склада ткань и выполнить хотя бы часть поручений сестер.
— Хорошо, значит, в десять я буду там, — пообещалДжо. — И еще, Габи… спасибо, что ты делаешь это для меня, милая. Я люблютебя.
Еще никто никогда не называл ее «милой», никто никогда неразговаривал с ней таким нежным, полным любви голосом.
— Я тоже люблю тебя, Джо, — так же шепотом, словнобоясь, что кто-то может ее подслушать, ответила Габриэла.
На складе Габриэла управилась на удивление быстро.
Рулоны черной материи были большими и тяжелыми, но рабочиесами загрузили их в фургон, пока Габриэла оформляла бумаги и оплачивалапокупку. На каждую монашескую накидку уходило до пяти ярдов ткани, а вмонастыре было около двухсот насельниц, так что фургон оказался забит доотказа. На прочие поручения Габриэла потратила всего полчаса и в пять минутодиннадцатого уже ехала по Шестой авеню в направлении Вашингтон-сквер.
Зеленый, ухоженный парк, над которым поднималась знаменитаяарка, чем-то напомнил Габриэле Париж, хотя она видела этот город только накартинках. Джо был уже здесь — Габриэла сразу заметила у входа в парк егомашину и стала искать место, где можно было бы приткнуть фургон. Наконец онасумела втиснуть его между двумя легковушками и, проворно выскочив из кабины,заперла за собой дверь.
Она уже сделала шаг по направлению ко входу в парк, но вдругостановилась и, вернувшись к фургону, сняла с головы черный платок-апостольник.Бросив его на сиденье, она быстро провела рукой по волосам и только потомпоспешила навстречу Джо, который махал ей рукой от своей машины. Габриэлаискренне надеялась, что длинное белое платье с двумя скромными синими полоскамивнизу не будет привлекать к себе слишком много внимания. Если бы она успеластать новицианткой, ей пришлось бы носить широкую черную накидку, которая,конечно, ни при каких условиях не могла бы сойти за цивильное платье.
Как только Габриэла перебежала через улицу, Джо привлек ее ксебе и, не говоря ни слова, поцеловал. Он был в черных брюках и черной рубашкес короткими рукавами, так что угадать в нем священнослужителя мог только тот,кто знал в лицо. К счастью, приход Святого Стефана находился достаточно далеко.По крайней мере эта опасность им не угрожала.
— Я ужасно рад видеть тебя, — сказал Джо, когдаони наконец сумели разжать объятия. — У тебя все в порядке?
— Да, — ответила она, и Джо, взяв ее под руку,увлек Габриэлу за собой в густую тень парка.
Некоторое время они медленно шли по дорожке и молчали,потрясенные собственной смелостью. И для него, и для нее это был первый глотоксвободы. Они слегка растерялись от шума густой листвы, от вида залитыхсолнечным светом лужаек, от непривычного многолюдья. Просто вавилонскоестолпотворение, хотя, по нью-йоркским меркам, народа в парке было не так ужмного. На лужайках резвились и играли в мяч дети, одетые ярко; влюбленныепарочки обнимались на зеленых скамейках; грелись на солнышке старики, а откуда-тоиздалека доносился звон колокольчика на тележке мороженщика. Когда тележкапоравнялась с ними, Джо купил Габриэле порцию сливочного пломбира, и ониуселись на свободную скамейку под большим кустом отцветшей сирени.
