— Как вы там сказали? «Я не забываю ничего, что связано с вами, синьорина Миранди». Так вот, я тоже ничего не забываю, мессир Форстер! — парировала она, изо всех сил стараясь выдержать его взгляд.
— Ничего, что связано со мной? — спросил тихо и мягко, голосом, от которого по телу прошла дрожь, и Габриэль показалось, что от смущения у неё пылают даже кончики пальцев.
— Вы много о себе воображаете, мессир Форстер!
— Возможно… Хм, как оказывается много у нас общего, вы не находите, синьорина Миранди? Упрямство… простите, целеустремлённость, хорошая память… любовь к розам, — он снова понизил голос.
— Кажется… нам пора, — Габриэль тронула лошадь, и развернула её, уходя от его обжигающего взгляда.
…Пречистая Дева! Да зачем же она говорит с ним об этом! Она словно ходит по краю пропасти и дразнит его!
Но понукая Виру и взбираясь вверх по склону, она вдруг подумала, что, как ни странно, ей это нравится — вот так его дразнить. Видеть, как вспыхивают его глаза, как её слова, будто стрелы, достигают цели. Не так уж много людей встречалось её в жизни, с кем беседа была бы похожа на смесь восточных приправ: острая, жгучая, пряная и захватывающая дух. И именно то, что они всё время говорят на грани приличий, придаёт этим беседам такую будоражащую остроту.
Вспоминая их разговоры в Кастиере и Алерте, она, внезапно, поняла свою главную ошибку — всё это время они сражались на её территории: под сомнение ставились её принципы, её выбор, и она всё время защищалась.
А вот сегодня, когда она впервые поставила под сомнение выбор Форстера, её вдруг затопило чувство удовлетворения от того, что они поменялись ролями. Ей понравилось то, что он защищался. И захотелось узнать — что же он прячет под маской напускного безразличия? И хотя играть с ним было опасно, но именно эта опасность щекотала ноздри, заставляла сердце биться быстрее, и хотелось снова пройти по краю этой пропасти, сказав ему что-нибудь дерзкое.
…Почему? Это же так… неприлично!
Она оглянулась и добавила с усмешкой:
— Нам нужно торопиться. Овцы сами себя не посчитают, мессир Форстер!
Её утренний страх куда-то ушёл, и ей внезапно захотелось рассмеяться.
…С чего бы это?
Обедать с горцами Габриэль поначалу было неловко. Ей казалось, что она мешает всем, что они молчат, бросая косые взгляды, именно потому, что она здесь. А особенно её присутствие раздражало Ханну. И она не могла понять, почему помощница Форстера, чей авторитет здесь и так неоспорим, старается всеми силами продемонстрировать, что она здесь главная? И подчеркнуть, как мало от их гостьи проку, и вообще, что она — одна сплошная помеха. От такого отношения Габриэль кусок не шёл в горло. Она съела совсем немного, и поблагодарив, встала и пошла разглядывать округу. А Бруно тут же увязался за ней.
Она подошла к краю обрыва, и стала смотреть вниз на отвесные склоны Трезубца. В этом месте трава оказалась уже не такой высокой, а стад было в разы больше. На её вопрос Форстер объяснил, что слишком сочная трава в долинах рек не слишком подходит овцам, да и там гораздо теплее, поэтому летом все стада поднимаются как можно выше в горы, почти к границе снегов.
Вообще за эту короткую поездку она узнала так много нового о разведении овец и жизни в Волхарде, что даже диву давалась, как это всё уместилось у неё в голове.
— Скажите, а почему овцы? — спросила она, когда закончив обед, Форстер подошёл и стал рядом.
— В каком смысле «почему»?
— Вы говорили, что раньше вам принадлежали рудники, — пояснила Габриэль, — так почему вы их вдруг забросили и занялись овцами?
Форстер некоторое время молчал. Стоял, скрестив руки на груди, а потом ответил, негромко и как-то устало:
— Война, синьорина Миранди, — он сделал паузу и продолжил ещё тише, — чтобы работать на рудниках, нужны мужчины. А большинство мужчин либо погибли, либо отправились после восстания в тюрьму или в колонии, на каторжные работы. За шахтами надо следить: если шахта стоит, и никто не откачивает воду, то через месяц, она окажется полностью затоплена. Когда я вернулся из Бурдаса, шахты восстанавливать было просто некому. И на что жить? — он выдернул тонкий колосок из травы и принялся его жевать. — А овцы… Я заприметил эту породу в Талийских горах ещё когда служил — они неприхотливы и их шерсть очень длинная, как раз такая идёт на качественное сукно. Я вспомнил о них, когда понял, что людей у меня — старик Йосты, Ханна, Клара, Ромина, Джида, моя мать и наша кухарка… С шахтами они не справятся, а вот с овцами… Тогда я продал спрятанное матерью фамильное серебро и привёз сюда своё первое стадо. То самое, которое и пасла Ханна. И, как оказалось, нет для этих овец лучшего места. Этот климат и трава превратили их в настоящих гигантов. И что удивительно…
Но Габриэль не слушала про овец. Она почему-то представила пустой Волхард, затопленные шахты, убитых мужчин, казнь старшего Форстера, портрет которого видела в библиотеке, и его мать — мону Джулию, прячущую столовые приборы в лесу…
А в это время их сын воевал за тех, кто всё это сделал…
…Но почему? Как можно после этого верить присяге? Но и как можно было присягнуть? Или как потом со всем этим смириться?
И у неё не укладывалось это в голове.
Но она знала, что Форстер не станет отвечать на её вопрос. Он уже один раз ушёл от ответа, и она понимала, что это тема для него болезненна, но почему-то ей очень хотелось узнать, что же именно с ним произошло.
— … так что, как любят говорить у вас на юге: если судьба подсунула вам лимон — сделайте из него лимончелло. И я решил — это даже хорошо, что после восстания южане вырубили и сожгли здесь почти все леса — стало больше пастбищ.
— Сожгли леса? — переспросила Габриэль, выныривая из своих размышлений войне и вспоминая, что по пути им попадались сожжённые остовы деревьев, но она подумала, что это от удара молнии. — Но… зачем?
— Затем чтобы горным братьям негде было прятаться. Ну и ещё так они боролись с непонятной для них магией гроу.
— Магией? — Габриэль недоверчиво посмотрела на Форстера. — Серьёзно? Вы же не хотите сказать, что кто-то на самом деле поверил в то, что было написано в вашей книжке, и стал поэтому сжигать деревья?
Сказала и осеклась, вспомнив подожжённый дуб на заднем дворе.
…Неужели это правда?
— Вы не верите в магию, синьорина Миранди?
— Разумеется, не верю.
— Разумеется, я так и подумал, — улыбнулся Форстер как-то снисходительно.
— Я верю тому, что вижу, мессир Форстер. А пока всему увиденному здесь я нашла вполне разумное объяснение, — ответила она.
— Ну что же… ладно. Едем дальше? Если вы не устали, конечно. Или устали? — спросил он лукаво.
— Ждёте, когда я начну просить пощады, мессир Форстер? — ответила она с улыбкой, расправила плечи, и подхватив юбку, бодро направилась к лошади, бросив через плечо: — Не дождётесь!
