Книга о Карле XII почти целиком была написана в Англии, но окончательно завершена только весной 1730 г., через два года после возвращения на родину. Первое издание, появившееся в том же году, было запрещено и уничтожено. Из 2600 экземпляров до нашего времени не сохранилось ни одного. Дело в том, что цензура опасалась недовольства еще правившего в Польше короля Августа II, о котором Вольтер не всегда отзывался с должным почтением. Однако уже через год появились два анонимных французских издания и два английских. Затем процесс стал лавинообразным — по далеко неполным данным, с 1731 по 1890 г. было сделано 114 переизданий[123].
Конечно, и современники, и потомки предъявляли автору немало претензий, однако все это относилось к второстепенному и малосущественному. В своих главных чертах «История Карла XII» более чем выдержала испытание временем. Приведем лишь одно и весьма характерное мнение, высказанное через двести лет после ее появления:
«До сих пор книга является прекрасным пособием при изучении событий, связанных с военной и дипломатической историей Карла XII, а ее стилистические достоинства оставляют за нею место одного из лучших образцов классического французского языка. / Вольтер / стремился прежде всего к тому, чтобы его исторический труд был строго фактичным. Позднейшая критика, действительно, могла обнаружить в изложении Вольтера лишь второстепенные ошибки . В итоге мы имеем блестящий образец романа-биографии, не выходящий из строгих рамок точной истории »[124].
Что касается личности самого героя, то и здесь следует отдать Вольтеру должное. Романтический ореол окружал шведского короля и при жизни, и в представлении многих потомков. Например, известный русский скандинавист П. Ганзен писал в обзоре шведской истории: «Шведские полководцы создали новую эру в европейском военном искусстве. Ряд этих доблестных полководцев достойно заканчивает сам Карл XII »[125]. Это сказано о человеке, который собственными руками уничтожил лучшую европейскую армию, созданную Густавом Адольфом! Оценка Вольтером героя своей книги взвешенна, здравомысляща и справедлива: «Великие его качества явились несчастием всего Королевства»[126]. В более заостренной и пространной форме ту же самую мысль подтвердил через двести лет академик Е. В. Тарле:
«В Карле XII всегда сидел отважный азартный игрок, в нем, законном монархе, наследнике прочно занимавшей шведский престол династии, жила душа искателя приключений, авантюриста широчайшего масштаба. Его славолюбие было особого характера: хотя ему очень приятно было бы приращение своих территориальных владений, но еще более льстило ему, когда его свита и армия восхищались самыми отчаянными его поступками, абсолютно ненужными, не имевшими и тени смысла выходками, когда он ставил на карту свою жизнь, свою свободу, все достигнутые успехи, все будущие надежды. .
Казалось, все было дано судьбой и природой Карлу XII. В пятнадцатилетием возрасте он стал самодержавным владыкой одной из первоклассных держав тогдашнего мира, с громадной территорией в Скандинавии и в пустынной, ограждающей ее с севера Финляндии, с богатыми владениями на южных берегах Балтийского моря. Шведская армия была, по общему признанию авторитетных современников, первой в Западной Европе и несравнимой по дисциплине, военной выучке, боеспособности и оперативности. Финансы государства были более в порядке, чем в тогдашней Франции и чем в большинстве германских княжеств. Внутреннее спокойствие казалось более гарантированным, чем в любом из континентальных государств, и, пожалуй, даже более, чем в тогдашней Англии: ведь все-таки хоть и сумасбродной была мысль у того же Карла XII готовить высадку в Шотландии, чтобы сменить царствовавшую там ганноверскую династию и посадить на британский престол претендента Якова Эдуарда Стюарта, но в Англии обеспокоились, принимали военные меры, тратили деньги, а свергнуть с престола самого Карла XII решительно никто не мог и помыслить. И, даже подвергнувшись при Полтаве ужасающему поражению, погубив без остатка свою армию, скитаясь бессильным беглецом с несколькими провожатыми по турецким степям, сидя затем пять лет в Бендерах, отрезанный надолго от родины, Карл был вполне спокоен за свой престол, и его безграничная власть над подданными в целом не поколебалась. Нечего и говорить о том, что его страна беспрекословно давала ему по первому требованию все, чего он хотел, хотя и роптала. Этот ропот стал местами переходить иной раз в открытые возмущения, но уже в послеполтавский период.
Обладая этими средствами, которые были в течение всего его с лишком двадцатилетнего царствования фактически в его полнейшем распоряжении, Карл к тому же был одарен от природы некоторыми очень важными качествами, дающими военный успех. Он был очень силен, если не как стратег, то, безусловно, как тактик, находчив в бою, быстр, необычайно решителен, когда требовалось внезапно, тут же, под бомбами и пулями менять планы атаки. Он был очень вынослив физически, молчаливо выносил долгое отсутствие привычной пищи и даже простой свежей, не пахнущей болотом воды. Его воздержанность, суровый, спартанский образ жизни, недоступность соблазнам, свойственным молодости (а ведь он и убит был сравнительно молодым, тридцати пяти с небольшим лет) — все это внушало к нему уважение среди окружающих. Войну с Россией он вел в самую цветущую пору своей жизни, в полном расцвете своих сил: начал ее под Нарвой, когда ему было 18 лет, а закончил (поскольку речь идет о его личном и непосредственном участии) под Полтавой, когда ему было 27 лет.
И вот эти большие военные и государственные преимущества и средства и нечасто встречающиеся- личные качества — все это кончилось после долгих блестящих удач полным провалом, гибелью армии, тяжелым, непоправимым подрывом политической мощи Швеции, а для него, гордого, безмерно славолюбивого и жившего только для славы (герцог Мальборо совершенно правильно это уловил после личного знакомства и наблюдений), для него, которого еще накануне Полтавы льстиво называли в Западной Европе в стихах и прозе новым Александром Македонским, это кончилось таким мучительным, неизбывным стыдом, который заставлял его явно искать смерти. Лучше пусть меня называют сумасшедшим, чем трусом", — заявил он после своей бендерской авантюры. Его грызло это неутолимое чувство безнадежного краха всей его жизни и деятельности, всей репутации. Он молчал, как всегда, не оправдывался и не жаловался, и только один раз, как увидим, написал о пережитой трагедии своей любимой сестре, но окружавшие и наблюдавшие его в последние годы его короткой жизни хорошо понимали, что в нем творилось в то время, пока, наконец, 1 декабря 1718 г., в темную норвежскую ночь, в холодной траншее не нашла его шальная пуля-избавительница»[127].
