– Кто-то должен на берегу остаться, – объясняет она. – На всякий случай. Вдруг что-то случится. Кто-то же должен вызвать береговую охрану.
Она говорит, что это шутка, но в глубине души я понимаю: она до сих пор боится.
Вместо того чтобы отплыть из бухты, отец привез моторку на прицепе на Ханури-Пойнт, и мы уходим в море от пляжа, около которого пропал Эдди.
Диллон вручает мне пульт и говорит, чтобы я его не уронила.
И вот на воде остаемся только мы с отцом. Он садится на весла и гребет. Так мы проделываем весь путь до буйка. Работая веслами, отец пыхтит и кряхтит – начал стариться, наверное, – а я думаю, что могла бы грести, даже не дыша. За десять минут, пока мы добирались до места, я сделала вдох всего два раза. Значит, теперь я легко могу задерживать дыхание дольше чем на четыре минуты.
Несколько минут мы молча сидим в лодке и смотрим на берег. Я едва различаю синее пятно – мамин плащ. Не могу понять, почему она до сих пор носит его. Наверное, пока не в силах с ним расстаться. Они с Диллоном стоят рядом. Маяк отсюда кажется совсем маленьким, а его черная башенка кажется грозовым облаком, нависшим над Ханури-Пойнт. Я вынимаю из кармана куртки маленький красный камешек и кладу его на палубу кораблика, поверх подушки из свежей сосновой хвои, собранной мамой.
– Что это? – спрашивает отец, указывая на камешек.
– Это яшма, – говорю я. – Очень редкий минерал.
Целую кораблик и опускаю его на воду. Он покачивается, но вскоре выпрямляется.
Диллон сказал, что заряда батарейки хватит метров на двести, поэтому я держу палец на кнопке пульта до тех пор, пока парусник не скрывается из виду.
Набегают тучи. Капли дождя оставляют мокрые пятнышки на моей куртке. Отец вынимает из кармана пачку сигарет.
– Что ты делаешь? – говорю я, и мне самой странно, откуда в моем голосе такие начальственные нотки.
Отец стыдливо смотрит на меня, прикуривая сигарету.
– Маме не говори, – просит он.
Докурив, он разрешает мне грести на обратном пути.
Ближе к вечеру я вынимаю из-под подушки шестое по счету письмо от Тэя. Пока что я ни на одно из его писем не ответила. Пробовала писать, но всякий раз, стоит мне положить перед собой чистый листок бумаги, все заканчивается тем, что он покрывается рябью океанских волн. Когда я думаю о Тэе, у меня все тело болит. Эта боль так глубоко внутри меня, что я не знаю – пройдет она когда-нибудь или нет.
Я открываю конверт.
«Я должен рассказать тебе о кое-чем еще…»
Перечитываю письмо снова и снова, пока у меня не плывет перед глазами и буквы не начинают разбегаться в стороны. Когда я складываю листок с письмом, внутри него остаются мои слезы, и я подсовываю влажную бумагу под подушку – туда, где лежат все остальные письма.
Вытираю слезы и иду в комнату Диллона. Он закрывает учебник биохимии.
– С Новым годом, Элс.
Его прекрасные светлые волосы отросли, стали длинными.
Я показываю ему фотографию дельфина, которого только что «усыновила».
– Познакомься с Озорником, – говорю я.
Но фотографии Озорник высоко выпрыгивает из воды, и от его блестящей кожи отражается солнце. Виден горизонт Северного моря.
– Отдала свои рождественские денежки, – добавляю я.
– Просто замечательно, Элс. Эдди бы порадовался.
Тру пальцем нос Озорника на фотографии и слышу, как где-то далеко хохочет Эдди. Не могу поверить, как я до этого давным-давно не додумалась.
– Я завтра весь день с отцом проведу, – сообщает Диллон. – Хочешь с нами? – спрашивает он с надеждой.
– Конечно, – отвечаю я. – Но только если мы съездим в город и налопаемся бурито.
– Заметано, – кивает мой брат и снова утыкается носом в учебник. Он нервничает. Краем глаза я замечаю, что он втягивает живот. Если он хоть одну порцию бурито съест, я буду счастлива.
Выхожу из дома. Небо совершенно черное. Новолуние. Видна только серебристая ручка калитки. И тут я понимаю, что должна сделать.
Глава девятая
Ручка на калитке холодная. Я поворачиваю ее и выхожу на кладбище. Тут не так страшно, как я думала. Даже в темноте я вижу цветы вокруг надгробий. Замерзшая трава хрустит у меня под ногами. Воздух неподвижен. Так тихо вокруг, что я гадаю, не оглохла ли я. Сажусь у надгробного камня Эдди и при свете налобного фонарика пишу письмо.
«Тэй!
Отвечаю на твои первые пять писем.
Я собираюсь поступать в колледж в Инвернессе, где буду изучать морскую биологию, фотографию и, может быть, спортивный фитнес. Потом буду сдавать экзамены по продвинутой программе. Учиться начну в августе, как только закончу все школьные дела и получу аттестат. Кроме того, я записалась на сдачу дисциплин Первого уровня по программе AIDA[14] в тамошнем центре дайвинга. Я явно могла бы сразу перейти к Четвертому уровню, но меня не допустят без сертификатов. Ну, скоро я им покажу! Родители не в восторге от моих планов, но помешать мне не смогли. Отец говорит, что поехал бы со мной на Багамы, чтобы посмотреть, как я буду участвовать в чемпионате мира по фридайвингу! Надеюсь, в один прекрасный день это случится. Я очень рада, что скоро ты будешь держать экзамен на звание инструктора. Удачи тебе, и дай мне знать, как все пройдет.
Отвечаю на твое шестое письмо: спасибо. Спасибо за то, что наконец-то ты говоришь мне всю правду. Дело вот в чем. Когда я на большой глубине, мне кажется, что я что-то всегда знала, но просто не могла себе в этом признаться. Я жила в своем скафандре и не хотела видеть то, что находилось прямо у меня перед глазами. Сильнее всего меня интересовало то, чего видеть совсем не хотелось, но при этом подсознание, похоже, все время подталкивало меня к раскрытию правды. Я была детективом, расследующим происшествия, или кем-то еще в этом роде. Ха-ха.
Я все время думаю о тебе. Мне тебя не хватает, но я рада, что тебя здесь нет. Я тебя ненавижу, но все же представляю, как ты меня обнимаешь. Вспоминаю нас с тобой в воде – и улыбаюсь, но стоит подумать про тебя и Эдди, тут же плачу. Кстати, плакать я стала недавно – раньше все больше просто злилась. Видимо, это прогресс. Каждый день я просыпаюсь, и на душе тяжело из-за мыслей о том дне, когда пропал Эдди. Ты-то хотя бы вел себя храбро – ты пытался вытащить Эдди из воды, ты проявил заботу о Диллоне. Наверное, я вот что хочу сказать: хотя правда ужасна и хотя, когда я думаю о нас с тобой, в моей душе корчится черная боль, все равно я тебя прощаю. Весной я приеду в Лох-Дуйк на Большие соревнования западного побережья по дайвингу! Ты собираешься туда? Маме я пока про это не говорила, но поеду обязательно. У мамы дела не так уж плохи. Папа вряд ли в ближайшее время вернется домой, но в семье между нами отношения все лучше и лучше. И у Диллона тоже все более или менее хорошо. Теперь его отпускают из больницы на выходные, а в следующем месяце его совсем выпишут домой. Но я думаю, что впереди у него долгий путь. Он все равно иногда прячет несъеденную пищу и очищает желудок, когда думает, что его никто не видит, но мне кажется, он старается поправиться. А как я, ты спросишь? Я как я. Просто Элси.
