Сложная история введения дворовой чети показывает, что описательные работы в уездах породили немало толков и разговоров. Там, где дело касалось общих интересов, жители уездов отстаивали их коллективно. На такие обращения власть смотрела как на законные, в отличие от частных челобитных, грозивших авторам серьезными карами за «докуку», если они не будут признаны достойными внимания власти. Е. Д. Сташевский разыскал и опубликовал одну из таких челобитных — некоего Федора Федоровича Уварова патриарху Филарету Никитичу о составлении «земляного списка», рассмотренную в августе 1630 года. В обоснование своего обращения челобитчик ссылался «на многую непрестанною в народех молву», о которой он и решил донести: «што все бутта не пожалованы, а ваша государскоя жалованя, поместья и вотчины за собою скрывают, а иныя туды ж такают». Чтобы исправить предложение, Уваров предлагал составить «земленой списак, сколка за кем поместей и вотчин и сколко за кем крестьян». Получив в руки такой документ, московское правительство, по мысли Уварова, могло бы противостоять толкам и умерить аппетиты служилых людей, утаивавших свои поместья и вотчины: «и тогды, государь, от такия молвы престанут и служит неоплошна и безсловна станут, доведетца, государь, будет на иных и на сомих взят, а не токмо дати».
По указу царя и патриарха рассмотреть дело было поручено боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому и думному дьяку Федору Лихачеву, однако государей интересовало не совсем то, что автора челобитной. Им нужно было знать: «какая молва и от ково именем и какими обычеи, ис чево зделат земляной список и иное за ним какое дело есть ли, то б все сказал имянно про што в челобитной в твоей написано скрытно». В расспросе Уваров мало что мог добавить к тому, что он уже написал. Предложение Уварова патриарха тогда не заинтересовало, потому что противоречило существовавшей практике: «не по писцовым книгам и не по дачам земляново списка наперед сево не делывали, а толко по ево скаске земляной список велет делат, и в том будет смута и им государем в челобите болшая докука».
Федор Федорович Уваров, именуя себя в «сказке» «тмотысячным холопом» и соглашаясь на «злую смерть», в случае, если решат, что он писал об этом «для своей чести или пожитков», видимо, сумел соблюсти необходимый политес в обращении к власти. Во-первых, его выслушали, а во-вторых, хотя и пожурили, но не сильно, «што он то извещал не делом»[259]. Его идея была реализована царем и патриархом через пару лет, в 1631–1632 годах, в указах о сборе сказок о землевладении с московских дворян и жильцов[260].
Пожар 1626 года и последовавшее за ним приведение в порядок учета земельных владений, подтолкнуло решение и другой застарелой проблемы — организации суда, тем более что значительная часть судебных дел была связана со спорами помещиков и вотчинников между собою. 28 декабря 1627 года состоялся указ по одному частному делу, в соответствии с которым запрещалось пересматривать дела, решенные «до пожару»[261]. Судебная система Московского государства основывалась на нескольких основополагающих принципах, выработанных Судебником 1550 года и приговорами о разбойных делах 18 января 1555 года, татебных (воровских) делах 28 ноября 1555 года и губных делах 22 августа 1556 года[262]. Когда после Смуты приводили в порядок дела в московских приказах, в 1616/17 году была составлена так называемая Вторая указная книга Разбойного приказа, нормы которой в значительной мере повторяли предыдущую указную книгу, написанную при царе Иване Грозном[263].
Губная реформа 1627 года, призванная улучшить дело сыска разбойников и рассмотрение дел по мелким преступлениям, показала намерения правительства царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета Никитича привести старое законодательство в соответствие с изменившейся структурой форм собственности в уездах и населения в них. Когда речь шла о несложных делах, в которых истцами и ответчиками выступали жители одного посада или уезда, то губное дело помогало суду воевод, пришедшему на смену наместничьему суду. Однако когда речь заходила о челобитных служилых людей городовых чинов и московских дворян друг на друга, или об исках к патриаршим и дворцовым крестьянам, имевшим судебные льготы, то суд переносился в Москву. Общим правилом в этом случае было решать дела в том приказе, суду в котором был подведомствен ответчик. Не случайно главы приказов в это время назывались судьями.
Вопрос о совершенствовании суда рассматривался 11 января 1628 года, когда было принято особое «уложенье». 17 ноября 1628 года царь и патриарх еще раз вернулись к рассмотрению статей о суде, представленных судьею Челобитного приказа окольничим князем Григорием Константиновичем Волконским[264]. В этих законодательных актах речь шла как о судах воевод, так и о судах в Москве, руководствовавшихся одними нормами организации процесса. Царь Михаил Федорович и патриарх Филарет Никитич решали, как поступать с истцами и ответчиками, если они не приезжали на суд, давая повод искам о «проести» и «волоките», что делать с отдельными категориями истцов и ответчиков. В частности, для городовых дворян, которым почти каждый год давали отсрочку для службы, существовала норма, по которой они обязаны были «стать на Москве к суду, как воеводы с конь ссядут, месяц спустя». При этом многие игнорировали это правило, поэтому было принято решение дополнить его посылкой специальных грамот о вызове к ответу в московские приказы. У служилых иноземцев была другая проблема, они отводили повальный обыск («а иноземцы шлютца в обыск в послушество») в своих спорах с боярами, окольничими и московскими дворянами, полагая, что население поддержит не их, а «сильных людей» и «всяк по них скажет». Здесь царь и патриарх не стали отказываться от повального обыска, как от давно утвердившегося способа следствия в спорных делах о беглых людях и недвижимом имуществе. Участие нескольких десятков, а то и сотен местных жителей, связанных клятвенными обещаниями говорить правду, лучше помогало решать проблемы, чем приказной суд.
Ряд статей, рассмотренных в 1628 году, касался сыска беглых крестьян и холопов, возмещения нанесенного ими ущерба, организации правежа по кабальным искам и по делам, решенным судом. Более подробно было расписано, как организовывать крестное целование, правеж по большим искам «во сте рублех и больше». Срок правежа в таких исках был установлен в месяц, а если ответчик не платил деньги, то у него отписывали дворы и лавки в Москве. Сложнее было с помещиками и вотчинниками из разных городов, так как поместье давалось в обеспечение службы, а вотчина жаловалась «в род» без права изъятия, кроме царской опалы. Царь и патриарх приняли компромиссное решение и не согласились на выкуп вотчин «по цене» в обеспечение иска, предложив взамен взыскивать деньги на крестьянах ответчика.
