Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
– Tнa, а ты была влюблена в Роджера?
– Нет. Я была влюблена в Пируло Диаса. Но Роджер много лет всегда был рядом: приходил к нам в гости, на матчи по регби, на вечеринки. Каждый день приходил на чай. Папа играл с ним в гольф, каждый раз приглашал его на обед.
– Единственный поклонник, которого одобрял папа.
– Это губит на корню всю романтику, – вздохнула Мерседес. – С мужчинами ведь как – либо хороший, либо сексапильный.
– Мой Хавьер хороший! Так душевно ко мне относится! А он сексапильный! – сказала Салли.
– Роджер и папа были хорошие в том смысле, что смотрели покровительственно, судили категорично. Я обращалась с Роджером просто ужасно, но он все время возвращался. Каждый год в мой день рождения он присылал мне розы или звонил по телефону. Год за годом. Сорок лет с гаком. Он находил меня через Кончиту или через вашу маму… где угодно. В Чьяпасе, в Нью-Йорке, в Айдахо. Однажды даже когда я была в психушке в Окленде, под замком.
– И что же он говорил, когда звонил по телефону каждый год?
– Вообще-то очень мало. В смысле – про свою жизнь. Он президент сети бакалейных магазинов. Обычно спрашивал, как складывается моя жизнь. И, как нарочно, спрашивал сразу после какого-то несчастья: пожара, развода, аварии. И каждый раз, когда он звонит, он говорит одно и то же. Точно молится по четкам. Сегодня, 12 ноября, он думает о женщине, очаровательнее которой никогда не встречал. И фоном играет “Давным-давно, в краю далеком”.
– Год за годом!
– И он не написал тебе ни одного письма, ни разу с тобой не виделся?
– Нет, – сказала Салли. – На прошлой неделе, когда он позвонил и спросил, где Карлотта, я сказала ему: она приедет в Мехико, почему бы не встретиться с ней за ланчем. И у меня закралось ощущение, что на самом деле ему неохота с ней встречаться. Он сказал, что не следует посвящать в это его жену. Я сказала: “Пусть она тоже придет, почему бы и нет”, но он сказал, что так не годится.
– А вот идет Хавьер! Мама, какая ты везучая. Мы тебе ни капельки не сочувствуем. Pilla envidia![180]
Хавьер рядом с ней, берет ее за руки. Он женат. Считается, что об их романе никто не знает. Хавьер зашел в кафе как бы случайно. Но все чувствуют, как пробегают между ними искры, – как не почувствовать? Хулиан улыбается мне.
Хавьер тоже изменился, никак не меньше, чем моя сестра. Он из аристократической семьи, светило химии, раньше был очень серьезным и сдержанным. А теперь тоже смеется. Они с Салли валяют дурака, плачут и ссорятся. Учатся танцевать danzуn[181] и ездят в Мериду. Танцуют danzуn на площади под звездным небом, в кустах – кошки и играющие дети, на деревьях – бумажные фонарики.
Каждая их фраза, самая банальная, вроде “Доброе утро, mi vida”[182] или “Передай-ка мне соль”, звучит так пылко, что мы с Мерседес хихикаем. Но мы растроганы, мы трепещем перед этими двоими, которых тронул крылом ангел.
– Завтра День Роджерия! – улыбается Хавьер.
– Мы с Викторией считаем: пусть оденется, как панкушка или как бабка старая, – говорит Мерседес.
– Или пусть Салли пойдет вместо меня! – говорю я.
– Нет. Пусть пойдет Виктория или Мерседес… И он подумает, что ты осталась в 40-х годах, почти такая же, какой он тебя запомнил!
* * *
Хавьер и Салли уехали на химию, Мерседес ушла на работу. Я провела день в Койоакане. В церкви священник крестил полсотни младенцев одновременно. Я встала на колени у самых дверей, около Христа, который был весь залит кровью, понаблюдала за церемонией. В главном нефе, длинными шеренгами, лицом друг к другу, стояли родители и крестные. Матери держали на руках младенцев в белом. Пухлых младенцев и тощих младенцев, жирных младенцев и лысых младенцев. Священник шел по проходу, за ним – два мальчика-алтарника, размахивая кадилами. Священник читал молитвы на латыни. Обмакивал пальцы в чашу, которую держал левой рукой, чертил крест на лбу каждого младенца, совершая обряд крещения во имя Отца и Сына и Духа Святого. Родители стояли серьезные, молились торжественными голосами. Я подумала: хорошо бы священник благословлял и матерей тоже, каждую – отдельно, делал бы какой-то знак, давал бы ей хоть какую-то защиту.
Когда мои сыновья были совсем маленькими, индейцы в мексиканских селениях иногда осеняли их лбы крестным знамением. “Pobrecito[183]!”, – говорили они. Такое милое дитятко – и обречено на тяжелую земную жизнь!
Четырехлетний Марк в детском саду на Горацио-стрит в Нью-Йорке. Играл с другими детьми в домик. Открыл игрушечный холодильник, налил понарошку молока в воображаемый стакан и дал стакан другу. Друг разбил воображаемый стакан об пол. Лицо Марка исказилось от боли – точно так же, как у всех моих сыновей впоследствии, на самых разных жизненных этапах. Авария, развод, неудача – все оставляет раны. Как же мне хочется их защитить – глотки бы за них перегрызла. Как я беспомощна.
Уже выходя из церкви, ставлю свечку Пресвятой Богородице Марии. Pobrecita.
* * *
Салли лежит в постели, совершенно без сил, ее мутит. Я кладу ей на голову полотенца, вымоченные в ледяной воде. Рассказываю ей о людях на площади в Койоакане, о крещении. Она рассказывает мне о других пациентах на химии, о своем враче Педро. Пересказывает, что говорил ей Хавьер, какой он нежный, и плачет горькими-горькими слезами.
Когда мы с Салли подружились – уже в солидном возрасте – мы несколько лет вымещали друг на дружке свои обиды и ревность. Позднее мы обе зачастили к психоаналитикам и потратили много лет, изливая свою обиду на деда, на мать. На нашу жестокую мать. С годами прорезалась обида на отца – на нашего отца, этого святого человека, чья жестокость была не столь откровенной.
Но теперь мы разговариваем только глаголами в настоящем времени. В сеноте[184] на Юкатане, высоко над морем в Тулуме, в монастыре в Тепостлане, в ее маленькой спальне мы радостно смеемся над тем, как похоже на все реагируем, как смотрим на мир в четыре глаза.
* * *
Утром того дня, когда мне исполняется пятьдесят четыре, мы долго не засиживаемся в “Ла Веге”. Салли хочет отдохнуть перед химией. Мне нужно приодеться для ланча с Роджером. Дома мы застаем Мерседес и Викторию: они смотрят телесериал вместе с горничными Белен и Долорес. Белен и Долорес смотрят мыльные оперы почти круглые сутки. Они обе работают у Салли двадцать лет, живут в маленькой квартирке на крыше. Теперь, когда Рамон и обе дочери съехали, у горничных мало работы, но Салли ни за что не предложит им уволиться.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
