Но что-то мужик про меня понимает, потому что сплевывает вбок (плюнул бы мне под ноги – пришлось бы его бить) и удаляется в сторону продмага. Начало третьего, продмаг уже открыт после обеденного перерыва, и во фруктовом отделе из больших стеклянных колб наливают в стаканы вино. Или не наливают уже, я не знаю. Я вообще сейчас курю и ничего не знаю. Например, что нынче вечером напьюсь с друзьями вусмерть, стану рассказывать про армию – два года моей жизни, как-никак – и вдруг пойму, что им неинтересно, и обложу всех матом, и друг мой Володька Лузгин будет тыкать в меня пальцем, восклицая: «И это наш Серега?» Я разобижусь и полезу в драку. Нас будет разнимать пьяная Галька, на которой я женюсь и быстро разведусь. И забуду мальчишку у школы, которому хотел помочь, и, встретив его брата, даже не спрошу, чем все закончилось. И что маме понравятся тапочки, а отцу – зажигалка, а револьвер я сам буду носить по вечерам. Что Вальке я не напишу, и он мне не напишет тоже, зато будут писать из Херсона Спивак и из Крыма Полишко с Николенкой. Я буду отвечать, пока не станет лень. И все армейское потом куда-то канет, жизнь полетит, закрутится. А с мужиком блатным в дурацкой майке в конце восьмидесятых мы сойдемся в деле. Потом он пропадет, я уйду под ментовскую крышу. Но ничего такого я сейчас еще не знаю. Топчу подошвой сапога второй окурок, захожу в подъезд. Зачем мне знать? Куда спешить? Жизнь будет длинная.
ГЛАВА ШЕСТАЯДо Тюмени летели час двадцать. Кротов успел задремать и вышел сонный, с нарастающей болью во лбу – перебрали вчера с Лузгиным. Он был даже рад этой промежуточной остановке – можно покурить, погулять на свежем воздухе. В стеклянных дверях вестибюля он столкнулся с Гариком Чернявским, нефтестроевским начальником и когда-то партнером по бизнесу.
– Ты что здесь делаешь? – удивился Чернявский.
– Пролетом на Москву, – сказал Кротов. – Ты тоже в столицу? На нашем, транзитном?
– Я на «сто тридцать четвертых» не летаю, – гордо произнес Гарик. – Через сорок минут после вас идет нормальный борт.
– Тогда пошли покурим, – сказал Кротов.
Вышли на крыльцо и закурили, отгоняя дымом и руками редких, но настырных тюменских комаров.
– Как дела? – спросил Чернявский.
– Отлично, – сказал Кротов.
– Да уж наслышаны.
– Чего наслышаны?
– Как ты там... нарулил. Себе на шею.
– Это несерьезно.
– Уголовка – несерьезно?
– Какая, к черту, уголовка? – опешил Кротов.
– На тебя же дело завели.
– Дело? На меня?
– Ты что, не знаешь? – изумился Чернявский. – Да пол-Тюмени уже об этом говорит.
– Впервые слышу, – сказал Кротов.
– Ладно, не скромничай, это даже почетно. – Чернявский состроил уважительно-насмешливую мину. – Мы – люди дела, вот нам его и шьют. Настоящий бизнесмен все время с кем-то судится. Это образ его жизни, батенька, не так ли?
– Говори, что слышал, Гарик.
– Разбазаривание и растрата бюджетных средств и имущества, коррупция, получение взятки, – легко перечислил Чернявский. – Стандартный набор госчиновника.
– От кого взятка?
– Да от какого-то черного. Ты, говорят, толкнул ему задешево какой-то городской заводишко, названия не помню.
– И много я взял?
– Прилично взял, по слухам.
– Да, по слухам.
– Насчет дела – не слух. Окружная прокуратура возбудила.
– Когда?
– Три... нет, четыре дня назад. Ты что, не знал?
– Я и сейчас не знаю.
– Дела-а, – сказал Чернявский и замолк, с недоверием глядя на Кротова. – А это ведь правда, Сереженька. У меня данные верные, свой человек вчера в бане сказал.
– Спасибо, – сказал Кротов. – Я учту.
По радио объявили посадку транзитникам. Кротов пожал руку Чернявскому и пошел к турникетам. Гарик кричал ему вслед ободряюще, пока Кротов не затерялся в «накопителе». Местный буфет предлагал только пиво. Кротов достал фляжку с виски и выпил половину, не стесняясь окружающих. Во лбу потеплело, но затылок налился чугуном, и два с половиной часа до Москвы Кротов просидел, закрыв глаза, разрываясь между болью и тревогой. Перед самой посадкой он принял решение, допил оставшееся, и ему сразу стало легче.
Он был уверен еще в марте-апреле, после отставки Черномырдина, что девальвация рубля неизбежна, и ждал от нового правительства расширения валютного коридора. Конечно же, это ударит по импорту, цены взлетят, зато наш экспорт станет прибыльным, проснутся местные производители. И главное – страна перестанет тратить и без того оскудевший валютный запас на искусственное поддержание курса рубля. Кротов с ужасом читал закрытые центробанковские сводки: два миллиарда долларов в мае, в конце июня – до семисот миллионов долларов в неделю, к началу августа – по двести миллионов в день! Процентные ставки по государственным облигациям перевалили за сто процентов годовых – да ни один нормальный человек не станет брать в долг под такие накрутки, а Центробанк занимал безоглядно. Из девятнадцати миллиардов долларов, полученных ЦБ в девяносто седьмом от зарубежных инвесторов, только два миллиарда пошли на пополнение валютного запаса, остальные были растрачены в сомнительных играх с рублем. В итоге получили валютный кризис, внутренний долговой, кризис с уплатой процентов по внешнему долгу, фондовый кризис, инвестиционный, кризис реального сектора экономики... Страна давно была банкротом, просто об этом вслух не говорили.
Девальвировать рубль по весне Кириенко не дали, а в сентябре «деревянный» должен был рухнуть и сам, только с пылью и грохотом и в одночасье с правительством. Что и случилось, только чуть раньше – здесь кротовские источники и его собственная интуиция дали сбой. И тем не менее Кротов и сегодня был уверен, что действовал правильно и отнюдь не разбазарил, а спас деньги для бюджета, успев до дефолта сплавить убыточную городскую собственность – пусть со скидкой, но на доллары, которые теперь взлетели до небес. Но заточенный под дело о посадке прокурор не примет это во внимание. И вообще: говорила же бабушка...
Если власти обкакались и не знают, что делать, им надо найти виноватого. Недаром же в столичной прессе стали модны разговоры, что-де Москва чиста перед народом, правительство исправно гонит деньги в регионы, а местное чиновное ворье их тихо прожирает. И мелкий северный начальник Сергей Витальевич Кротов с его банкирским прошлым по всем параметрам годился для публичного и скорого битья.
Зачем он «дернулся»? Как заместитель мэра по финансам мог спокойно отсидеться за спиной начальника, пусть даже и уехавшего по делам в Москву. Но Кротов знал себя: именно когда ты никому и ничего не должен, что-то вдруг пинает тебя в зад.
В аэропорту Домодедово он не пошел, как обычно, к «депутатской» комнате, а в общей спешащей толпе прошагал через толкучку полутемного зала прибытия, где его хватали за руки остроглазые московские шоферы. В том же темпе свернул за дверями налево, к скрытой деревьями платформе электрички, где купил билет, постояв в короткой очереди, и выкурил подряд две сигареты в тенечке за торговой будкой, дожидаясь отправления.
