— Да, да, невозможная страна, невозможные люди, — кивал Старик. — Лишь бы побольше урвать и поменьше вкладывать. А ведь инвестиции — основной двигатель экономики. Нет инвестиций, значит, нет развития. Если нет развития, то остается базарная кустарщина и сиюминутная выгода. Молодежь не смотрит в будущее, вот что печально. Как сказал Вордсворт: «Что есть юность? Вздымающаяся волна. Позади ветер, впереди скалы».
— Именно, именно! А какие времена были у нас, Богдан Сергеевич! У нас все тайком, все ползком, все с оглядкой. Тут тебе и КГБ, и ОБХСС, и КПСС. Это ж какие чудеса смекалки нам надо было проявлять, чтобы лавировать между этими всевидящими монстрами! Потому мы и выжили. И будем жить!
Гена Остерман и Старик с умилением взглянули друг на друга, словно два представителя старого, отжившего, но тем не менее близкого и понятного им мира.
Несмотря на поток воспоминаний и ностальгических откровений, оба пристально наблюдали друг за другом. Остерман, которому крупная компания поручила курировать деятельность своих восточных филиалов, нюхом чуял в Старике крепкого, хитрого и опасного противника. Обратись к нему менеджеры «ИТФ Компьютере Лимитед» в самом начале, он настоятельно порекомендовал бы им не связываться с таким субъектом. Впрочем, и у самой компании не все шло благополучно, если она решилась на такое рискованное сотрудничество. Но это обстоятельство уже не касалось Остермана. Компания являлась его клиентом, и он должен был отстаивать ее интересы. В Богдане же Сергеевиче Остерман усматривал, хоть и неясную пока, но все же угрозу этим интересам. Особенно в последнее время, когда Остерман почувствовал повышенную о себе заботу со стороны Богдана Сергеевича. Что-то определенно-неопределенное происходило с этими его странными фирмочками. Опыт ловкача наводил на мысль о ловкости других. Один иллюзионист почти всегда может догадаться о секретах другого иллюзиониста, потому что принципы у них почти всегда одни и те же. Но разгадать, какой именно фокус прятался в рукаве Богдана Сергеевича, он пока не мог.
— Что ни говорите, раньше было интереснее. Азартнее, что ли, — говорил Старик.
— Ну, скажу я вам, азарта и теперь хватает. Главное — не упустить ничего из виду. Держать, так сказать, нос по ветру, — поднял палец Остерман.
— Это верно.
— А если не держать нос по ветру, того и гляди, облапошат, обчистят да так ни с чем и оставят. Ушлый сейчас народец. Особенно на просторах бывшего «великого и могучего», — Остерман, хитро взглянул на Старика, потом вдруг посерьезнел и прищурился. — Могу ли я спросить у вас кое о чем, дражайший Богдан Сергеевич?
— Разумеется, Геннадий Маркович.
— Скажите мне, к чему тут все эти молодые люди, которые приехали с вами и вот уже 20 минут с умными видом изучают заборы? Что случилось?
— Открою вам тайну, многоуважаемый Геннадий Маркович, — ни на секунду не смутившись, ответил Старик, нежно притянув собеседника за пуговицу пальто к себе. — Все дело в журналистах.
— В журналистах?
— Да. Мне стало известно, что в Минск прибыли две съемочные группы от российских телеканалов. Они намерены сделать репортаж об этом приеме.
— Что вы говорите?! — притворно ужаснулся Остерман, теперь уже окончательно уверившись в том, что в нынешнем деле появились темные подводные течения. — И чем же моя скромная персона заинтересовала российских журналистов?
— Не в обиду будь сказано, но их интересуете не вы, Геннадий Маркович, а посол.
— Посол Соединенного Королевства вряд ли посетит наш маленький семейный праздник. У нас будут только секретари посольства с детьми.
— Кто-то распустил слух, что он приедет.
— Какая наглость! — возмутился Остерман.
— Сами понимаете, насколько нежелательно внимание журналистов к вашему здесь пребыванию. Поэтому я взял на себя смелость нанять людей, которые оградили бы вас от назойливого любопытства пишущей и снимающей братии, которая черт знает что наплетет в своих репортажиках.
— Может, было бы лучше пригласить их и объяснить, что это просто семейное мероприятие и посол по своему статусу не может присутствовать на нем? — осторожно предложил Геннадий Маркович, следя за реакцией Старика.
— Ни в коем случае! — в ужасе взмахнул руками тот. — Стоит им сказать только одно слово «нельзя», как они из вредности начнут копаться в причинах отказа. Боже сохрани! Самое действенное средство — держать их на расстоянии и полностью игнорировать.
— Ну, если вы так считаете…
— Именно, именно считаю! Поверьте, я больше всех заинтересован в сотрудничестве с «ИТФ Компьютере Лимитед» и не хочу, чтобы какие-то писаки все испортили своими неумными и громогласными выводами.
— Что ж, разумно, — кивнул Остерман, не видя пока причин для такой опеки, но уверенный, что у собеседника немало оснований желать оградить его от чего-то или кого-то. Богдан Сергеевич был явно чем-то озабочен и уж никак не визитом выдуманных журналистов.
— И как вы себе представляете наше спасение от телекамер?
— Я предлагаю разместить моих людей по всему периметру участка и еще несколько человек будет у ворот. Вы приглашали кого-то со стороны?
— Да, будут артисты для детей и несколько скрипачей для взрослых.
— Это плохо…
— Что?
— Журналисты очень изобретательны, поэтому следует предусмотреть ненавязчивый осмотр…
— Даже не думайте! — запротестовал Остерман, потешавшийся в душе над предосторожностями Старика. — Я вам не позволю никого осматривать! Ни в коем случае! Не хочу превращать день рождения внучки в полицейскую операцию по отлову незваных гостей. Если у кого-то хватит изобретательности проникнуть сюда через строй ваших молодчиков, так тому и быть. В конце концов, меня с детства учили гостеприимности, из-за чего я останусь русским до гробовой доски, даже имея паспорт подданного Ее Величества. И все. Ни слова больше об этом! Иначе я обижусь, любезный Богдан Сергеевич, так и знайте. А теперь соблаговолите пройти со мной в дом и отведать преотличнейшего шотландского виски, который я купил на аукционе за 1300 фунтов. Я дрался за него с неким рыжим джентльменом по имени О'Гастери. Этот недорезанный английскими королями потомок шотландских горцев позорно капитулировал перед моей решимостью заплатить за бутылку какую угодно цену. Мы, русские, когда дело касается спиртного, за ценой не постоим, верно?
Старик расхохотался вместе с ним, думая, однако: «Ты, голуба, такой же русский, как я англичанин! Что б ты подавился своим виски!».
* * *
Зоя неспешно собирала чемоданы в каком-то жутком, почти ступорозном состоянии. Мыла ли она посуду, выбивала ли ковры, чистила ли картошку — неожиданно все в ней замирало, а на глазах неудержимо выступала влага. Мысли вдруг становились легкими, прозрачными, неуловимо-воздушными, убегавшими вдаль, как облака. И никогда нельзя было сказать, куда они уплывут, где остановятся.
