— Ты тоже не девочка, — шутливо парировал он.
Они стояли все пятеро у порога дома, понимая, что никогда больше сюда не вернутся. Их маленькая коммуна не могла существовать слишком долго.
— А куда Тимофей уезжает? — встряла Катька.
— Не Тимофей, а дядя Тимофей, — одернул ее Витек. — Вот еще! Нашла себе ровню!
— Он мне сам разрешил, правда?
— Иди сюда, Катена, — засмеялся Тимофей, обнимая ее. — Называй меня, как хочешь, только в печку не ставь.
— Почему в печку?
— Подрастешь, узнаешь. Давай, что ли, прощаться?
— А я не хочу. Ты мне нравишься. Поехали с нами в детскую деревню. Ты будешь нашим папой.
— Катька, не приставай с глупостями! — вмешался Витек.
— Так ты решил ехать? — спросил у него Тимофей, отпуская Катю.
— Завтра. Мы поедем туда завтра.
— Больше не будешь бегать?
— Не знаю. Посмотрим, — криво улыбнулся Витек. — Хотя не должен.
— Что ж, ладно. Может, еще увидимся.
— Ага. Может.
— Удачи тебе. Ты хороший парень. Такие, как ты, в жизни не пропадают. Если сам пропасть не захочешь. Все в твоих руках.
— Понял, — смущенно отвел взгляд Виктор. — За письмо спасибо.
— Не за что. Да! Совсем забыл! Это тебе, — Тимофей протянул ему сумку с ноутбуком.
— Мне?
— Подарок. На память. Главное — учись. Не так уж это и плохо. Ну, бывай. — И посмотрел на девочку. — Пока, Катька. Не шали!
— Пока!
— Пока!
Распрощавшись, Тимофей, Кристина и Вера вышли из калитки на дорогу.
Витек притянул к себе Катьку и тихо сказал:
— До свидания, Клоун.
Тимофей оглянулся, словно услышал, и помахал ему рукой. Виктор помахал в ответ.
Никогда еще он не сожалел так о тех, кто уходил. Никогда в его сердце на закрадывалась такая тоскливая, такая безудержная печаль о ком-то. Эти беззлобные, простые, веселые люди, говорившие правильно и умевшие многое понять без слов, ему очень понравились. Такими, наверное, и должны быть те, кого всегда приятно видеть и чувствовать рядом.
Так Витек с Катькой и стояли на пороге дома, потерянно и долго глядя им вслед.
Он и подумать не мог, что так быстро способен привыкнуть к кому-либо. И теперь страдал. Страдал от понимания того, что у каждого своя дорога в жизни и что все они — попутчики, рано или поздно расстающиеся где-то на перекрестках больших и малых людских тропинок. Тимофей был совершенно прав, когда однажды вечером говорил ему об этом. Тогда они хорошо поговорили, как два настоящих взрослых мужика. О жизни, о ее «превратностях», о том, как иногда правильно она сталкивает людей, какие обстоятельства ни вызвали бы такие столкновения. Каждый получал после таких встреч что-то нужное и полезное. И хотя Витек до конца слов не понимал, но интуитивно верно определял их смысл, благо не был обделен некоторым жизненным опытом и долгими наблюдениями за людьми, чаще всего его не замечавшими.
Что-то несомненно менялось в жизни Виктора. Менялось значительно и, скорее всего, бесповоротно. Всего несколько недель назад он был один в этом мире, в котором нигде нельзя чувствовать себя спокойно. В противостоянии чужой воле он закалил свою собственную. И его воля не знала ни жалости, ни страха, ни привязанности, ни любви, ни особой ненависти к кому-либо.
Теперь же у него появились друзья, появилась Катька, которую он уже не отделял от своих забот, и по-настоящему родной человек — бабушка, оказавшаяся не такой плохой, как он думал о ней все свои детские годы. Из-за последнего обстоятельства Витек ощущал уж совсем необычную для него теплоту в груди и совершенно необъяснимую радость.
— А баба Зоя нас к себе может взять? — как будто угадав его мысли, спросила Катька.
— Нет.
— Почему?
— Потому что она уже старенькая. Не разрешат ей нас взять.
— А она приедет к нам? Пусть она приедет! Я ееные булочки люблю. Они вкуснее магазинных. Правда?
— Тебе бы только лопать, — усмехнулся Витек.
— Просто я расту, — вздохнула она.
«Наверное, я тоже», — подумал он.
* * *
Генри Остерман жил в Броневом переулке в аккуратном особнячке под номером 3, арендованном по соседству с коттеджами одного из посольств.
— Я ненавижу гостиницы, — сказал он Старику, гуляя с ним по дорожкам, витиевато проложенным среди травяных газонов, не потерявших зеленой свежести даже в ноябре. — И особенно гостиницы, доставшиеся нынешнему эсэнгэшному капитализму от бывшего Советского Союза.
На лужайках нанятые рабочие устанавливали качели, маленькие белые столики, что-то вроде небольшой сценической площадки и уменьшенную копию старинного замка. Погода уже целую неделю держалась безветренная, сухая и теплая, поэтому Остерман решил организовать часть праздника для внучки на свежем воздухе.
— Как вам нравились накрахмаленные и выглаженные наволочки, подчеркиваю — накрахмаленные и выглаженные! — но с дырами во всех местах? А? — хохотал Остерман, по-стариковски держа собеседника под руку. — И попробовали бы не сдать эту проштампованную тряпку кастелянше! О! Какой бы она вам закатила замечательный скандал!
— А репродукции с картин Айвазовского! — поддержал его воспоминания Старик. — Из десяти гостиниц они висели в семи.
— А отсутствие розеток не хотите?
— Неужели и вам в таких номерах приходилось бывать, дорогой мой? — умилился Старик.
— Разумеется! Исключительно из наивности и любопытства я пошел к заведующей, чтобы узнать насчет розеток, на что она мне заявила: «А шоб вы тунда кипятильники не сували!».
Оба оглушительно расхохотались.
— Боже, этот изумительный советский фольклор! — вздохнул Остерман. — И этот изумительный советский сервис! Накушались мы его в свое время вдосталь. В славные брежневские времена был я, уважаемый Богдан Сергеевич, снабженцем. Представляете, что такое, да? Весь Советский Союз вот этими ножками истоптал. Командировки, гостиницы, столовки, буфеты, сквозящие поездные тамбуры. Вся экзотика! Вся! Вот она у меня где! — провел он ребром ладони себе по горлу. — А здешние гостиницы слегка залакировали косметическим ремонтом свою убогость и полагают себя европейскими отелями. Лицемерие!
— Совершенно с вами согласен, любезный Геннадий Маркович, — со счастливым видом поддакнул Старик.
— В связи с таким положением мне ничего не оставалось, как снять этот домик. Хотя денег с меня содрали, доложу я вам… Вот скажите мне, когда эти нынешние советские капиталисты научатся толково вести дела, а не выдирать каждую денежную единицу наглым нахрапом? Как на азиатском базаре, ей-богу! Заломить цену в три раза и упорно ждать, когда кто-то сможет заплатить. Вот вам пример. Зашел я тут в один салон светильников. Как, бишь, его?.. А! «Сиреневая луна», вот. Хотел дочери подарок сделать. Боже! По ценам они дадут сто очков вперед любому самому дорогому дизайнерскому магазину на Пикадилли. И это в стране со средним годовым доходом в 1200 долларов на человека! Смешно и глупо так вести бизнес. Остается только удивляться, как они до сих пор не вылетели в трубу.
