Франсу Улофу всего две недели от роду, и с момента его рождения Элина еще не выходила на улицу.
Вечером 18 ноября буря вдруг улеглась. Гул и завывание за стеной стихли. Кажется, ветер заснул. Город лежит весь белый и неподвижный. Встает луна, желтая и жирная.
Элина укладывает сына в санки для дров. Ей надо пойти прогуляться.
Снаружи уже образовались дорожки, по которым передвигаются люди, – как мышиные следы в глубоком следу. Дети играют с собакой. Франс Улоф спит в санках.
Она идет, предавшись своим мыслям, и вдруг обнаруживает, что стоит перед школой.
Что-то колет ее в грудь, когда она думает о детях и о своей профессии, к которой никогда уже не сможет вернуться. Интересно, скучают ли по ней дети? Или новая учительница легко заняла ее место в их сердцах? Как выглядит класс – все так же или ее преемница все переделала по-своему?
В Кируне не запирают дверей. Может быть, зайти посмотреть? Ведь от этого никому не будет вреда.
Достав из саней завернутого в одеяло Франса Улофа, она входит в школу. Окна до половины покрыты инеем, но в помещение попадает достаточно много лунного света, и, когда глаза немного привыкли, все хорошо видно.
Нет, похоже, осталось все по-старому. Видимо, новая учительница совсем лишена фантазии. Сама она уже в первую неделю внесла тысячу изменений.
Элине становится жарко, она кладет спящего Франса Улофа за рояль и расстегивает пальто. Как только она положила его на кафедру, до нее доносится звук открывшейся и вновь захлопнувшейся двери.
И тут кровь стынет у нее в жилах, ибо она слышит голос, который невозможно не узнать:
– Фрёёёкен. Фрёёёёкен Петтерссон.
Когда он появляется в дверях класса, лица его не разглядеть в полумраке.
– Значит, уже здесь. Едва дитя родилось, как она уже бегает по деревне, как сучка. Ясное дело.
Она не в силах пошевелиться, когда он тщательно запирает дверь класса и кладет ключ в карман.
Все ее мысли об одном – о ребенке. Лишь бы малыш не проснулся.
«Если он обнаружит его, то убьет меня, а его оставит умирать на морозе», – думает она.
И она знает, что так и будет.
Он пыхтит, как зверь, когда его мощные руки смыкаются вокруг ее запястий.
Она отворачивается, но он хватает ее за подбородок и силой прижимает свои толстые губы к ее губам.
– Только укуси – и я убью тебя, – бормочет он.
Он рвет на ней блузку и заваливает на кафедру. Сжимает ее переполненные молоком груди так, что девушка стонет от боли.
Похоже, его раздражает, что жертва не кричит и не плачет, не защищается.
Он бьет ее кулаком в лицо.
Боли Элина не чувствует – тепло распространяется по лицу, и она ощущает во рту вкус крови.
И тут она понимает, что он собирается убить ее. Именно это у него в голове. Он ненавидит ее. Ее молодость, красота, ее связь с Яльмаром пробудили в нем безумную ярость.
Он стаскивает с нее панталоны и вынимает свой член. Ее лоно еще не зажило после родов. Он с силой входит в нее.
– Вот так! – кричит он. – Такое шлюхи любят. Или как? ли как?!
Он хлещет ее по лицу, бьет ее головой о кафедру, вырывает клочья ее волос.
Кровь течет из разбитого носа ей в горло.
А он все тычется и тычется в нее, все больше расходясь.
Но вот его железные пальцы сжимаются на ее шее. Элина бессильно машет руками, но ее руки слишком слабы.
Луна и звезды срываются с неба, заполняют весь класс ослепительным светом.
Мальчик спит, как ангел. Когда час спустя он просыпается и плачет, в классе никого нет – кроме его мертвой матери, распростертой на кафедре.
26 октября, среда
Погода изменилась, потеплело. Снег сменился слякотью. Серое небо нависло над миром.
Йенни Хэггрут лежала на кушетке в своей камере и смотрела в потолок. Во время допросов она послала полицейских куда подальше. Кроме того, объяснила она им, если бы она узнала, что Йокке ей изменяет, она убила бы не Суль-Бритт, а самого Йокке.
Лейф Сильберски не прерывал ее. Он вообще мало что говорил во время допросов. Оставил свою речь на потом.
Позднее звездный адвокат встретился в отеле «Феррум» с представителями прессы.
Альф Бьернфут держался в стороне. Он по собственной инициативе продолжал замещать Ребекку Мартинссон и молча слушал, как фон Пост ругает коллег, адвокатов, журналистов и подозреваемых. Газеты пестрели заголовками: «Чудовищная ошибка полиции», «Дети остались без родителей!», «Без вины обвиненный покончил с собой».
«Что погода, что это следствие, – думал Бьернфут, надевая куртку. – Все сплошное дерьмо!»
В восемь часов утра Кристер Эриксон высадил Маркуса возле школы.
– Когда ты освободишься, я буду стоять здесь и ждать тебя, – сказал он.
Сидя в машине, полицейский смотрел, как мальчик побежал через школьный двор. Трое парней постарше заметили его и двинулись за ним, но Маркус успел забежать в здание, прежде чем они его догнали.
«Его обижают», – подумал Кристер.
Мимо машины проходили две девочки, и он опустил стекло.
– Простите! – окликнул он их. – Не бойтесь меня. Я получил ожог еще в детстве. Вы знаете Маркуса Ууситало? Он учится в первом классе.
Девочки держались чуть в стороне, однако подтвердили, что Маркуса знают. А что?
– Его бабушку убили, – добавила одна из девочек.
– Знаю, – согласился Кристер Эриксон. – Я полицейский. Там позади сидят в клетке мои служебные собаки. А вот та, что тут со мной на переднем сиденье, Вера – обычная собака. Послушайте, а вы не знаете, его никто в школе не обижает?
Некоторое время девочки колебались.
– Да-а, Хампус и Вилли и еще некоторые из третьего «А». Только никому не говорите, что это мы вам рассказали.
– А что они с ним делают?
– Толкаются, бьют ногами, говорят всякие гадости. Отбирают у него деньги, когда они у него есть. Один раз они заставили Маркуса есть песок.
– А кто у них главный?
– Вилли.
– Как его фамилия?
– Ниеми. Вы посадите его в тюрьму?
– Нет.
«Хотя мне бы этого очень хотелось», – подумал Кристер и поехал прочь.
В районе Катринехольма есть семейная могила. Там похоронены родители Элины и ее младший брат.
Щепка прощается с гробом на перроне. Стоит один из самых холодных дней зимы. Снег скрипит под ногами. Везде, где из-под одежды выделяется тепло, образуется иней: на ресницах, на шарфе возле рта, на обшлагах рукавов пальто.
