Комплименты сыпались чаще, чем град во время грозы.
— А ты, Уго? — спросил меня герцог. — Что ты скажешь?
— Я потерял дар речи, ваша светлость. Это такая честь для меня! Как я могу вас отблагодарить?
— Достаточно того, что ты служишь мне верой и правдой.
— Но вы же не заставите меня прислуживать моей собственной дочери?
— Почему бы и нет?
— А если я откажусь? — спросил я, не подумав.
— Откажешься?
Восстав, словно Нептун из моря, Федерико нагнулся к камину и схватил кочергу. Он напрочь забыл о том, что буквально минуту назад я спас ему жизнь! Стражники схватили меня за руки и подставили герцогу мой зад.
— Ваша светлость! — крикнул Чекки. — Если вы убьете Уго, то лишитесь наилучшего дегустатора! Позвольте ему завести своего собственного дегустатора, и пускай он, как прежде, пробует вашу пищу. Этого будет достаточно, правда, Уго?
Я ощущал жар кочерги и запах горящих лосин. Задний проход у меня сжался так, что я не мог облегчиться три дня.
— Да! — выдохнул я.
— Отпустите его, — велел Федерико.
— Я, потеряв всякое соображение, брякнулся на пол. Федерико пнул меня носком башмака.
— Своего собственного дегустатора! — рассмеялся герцог и, повернувшись к остальным, провозгласил: — Он смелый как лев!
Я не смог бы почувствовать большей благодарности, даже если бы меня благословил сам Господь. Наконец-то Федерико признал мои достоинства! Я снова упал на пол и поцеловал края его мантии, еле шепча:
— Mille grazie, mille grazie!
— Похоже, ты хотел умереть, — качая головой, сказал мне Чекки, когда мы вышли из покоев Федерико.
— Наоборот. Я хочу жить, как никогда! Витторе в тюрьме, моя дочь выходит замуж за герцога, и теперь, спустя пять лет, я снова смогу наслаждаться едой!
Разве он мог понять мои чувства? Да и не он один! Наконец-то я опять буду есть, как нормальный человек. И не просто есть — жевать, глотать и смаковать, не боясь отравы! Я смогу поглощать пищу быстро, как кролик, или же медленно, как черепаха. Есть бесшумно, как соня, или же чавкать, как кабан. Боже, какое счастье! Какая радость! Я пустился в пляс. Пускай все на свете смотрят на мою задницу, мне все равно. Если бы только отец мог это видеть! Я жаждал рассказать обо всем Витторе.
В ту ночь я начал писать мемуары. Господь внял моим молитвам, и, казалось, все суровые испытания уже позади. А теперь я напишу о том, что произошло после объявления о свадьбе, случившегося три месяца назад, поскольку, как сильные дожди меняют русла рек, так и Господь в мудрости своей вновь решил изменить русло моей жизни.
Я хотел сам сообщить эту новость Миранде. Она станет принцессой, о чем всегда мечтала, и будет иметь все, что душе угодно. Однако весть о свадьбе разлетелась так быстро, что пока я шел в свою комнату, меня на ходу окружали придворные, прачки и конюшие, поздравляя со столь великой радостью. Все были счастливы за исключением Томмазо.
— Ты всегда этого хотел! — обвинил он меня.
— У тебя был шанс.
— И он будет у меня снова.
Мне хотелось знать, что он имеет в виду, но сперва я должен был сказать Миранде, как ей повезло. Однако оказалось, что она уже в курсе. Подружки причесывали ей волосы, целовали в щеки и взахлеб щебетали о ее будущем. «Федерико пригласит на свадьбу всю Италию. Он свозит тебя в Венецию. Он построит тебе новый дворец», — предсказывали они. Они говорили, что свадьба состоится через месяц — или же во время летнего карнавала. Будет две сотни гостей… нет, три… нет, шесть сотен!
В тот вечер Бернардо изучил свои карты и сказал, что лучше всего сыграть свадьбу, когда Юпитер и Венера окажутся на одной линии с Солнцем, то есть в последнюю неделю июня, через четыре месяца. Федерико заявил, что свадьба продлится восемь дней, причем будет четыре банкета, спектакль, маскарад и caccia[57]— в общем, самое роскошное празднество за время существования Корсоли.
Какую все-таки силу имеют слова! Я видел, какое действие оказало на весь дворец заявление Федерико: «Я поеду в Милан искать себе жену». Но когда он сказал: «Я женюсь на Миранде» — oi me! Преобразилась вся долина! Каждый дом отмыли и покрасили, вывесили флаги. От главных дворцовых ворот через весь город до палаццо Фицци должны были воздвигнуть четыре арки со статуями, олицетворяющими Гармонию, Любовь, Красоту и Плодовитость. Все треснувшие мраморные плиты во дворце велели заменить, сад Эмилии перекопать и пересадить все растения на склон горы за дворцом, дабы создать висячие сады Корсоли.
— Я хочу, чтобы ты написал фреску с изображением Миранды напротив моего портрета, — велел герцог Граццари.
Ему же было приказано продумать план маскарада.
Не могу передать, какой важной персоной я чувствовал себя, сидя за одним столом с герцогом Федерико, Септивием, Чекки и Граццари и составляя планы насчёт свадьбы Миранды. На первом таком совещании между Бернардо и Септивием разгорелся спор. Бернардо заявил, что Федерико следует предстать в образе Справедливости, ибо он родился в конце сентября, однако Септивий возразил, что мудрый человек сам управляет звездами, и образ Геракла гораздо лучше, поскольку он символизирует силу Федерико.
— Можно изобразить двенадцать подвигов Геракла.
— Например, чистку конюшни? — фыркнул Бернардо.
— Помимо этого Геракл поймал оленя, — парировал Септивий. — А также убил льва, чудовище и поймал быка и вепря. Во время десятого подвига он усмирил четырех диких коней, а во время одиннадцатого…
— Basta! — сказал Федерико. — Это все-таки свадьба, а не зоосад.
— И не охота! — подхватил Бернардо.
— Почему? Это может быть охотой, — заметил Граццари. — Миранда — девственница, не так ли?
— Конечно! — откликнулся я.
Граццари откинулся на спинку кресла, погладил бороду и уставился в потолок.
— Поскольку единорог символизирует девственность, почему бы не написать сцену в лесу, где Геракл ловит единорога?
— Геракл ловит единорога, — мечтательно протянул Федерико.
— По-моему, это не годится, — заметил Бернардо.
— А по-моему, прекрасная идея, — улыбнулся Чекки.
— После чего единорог превращается в Венеру, — сказал Септивий.
— В Венеру?
Федерико повернулся к Септивию.
— Чьей единственной обязанностью является дарить любовь, — пояснил тот.
— Великолепно! — воскликнул Федерико. — Геракл охотится за единорогом, пленяет его, тот превращается в Венеру — и они предаются любви!
— Но Венера выходит на берег нагая из морской раковины, — сказал Граццари.
