— Молитесь своему Богу, чтобы в моем стаде было как можно больше овец, иначе, когда они закончатся, под нож пойдете вы. И умоляйте свое правительство, чтобы оно как можно скорее собрало за вас выкуп.
Бледных заложников затолкали обратно в подвал. Зарема обратила внимание на то, что несколько человек в пятнистой одежде неподвижно стояли в стороне от происходящего. За все время они не сняли своих масок и не проронили ни слова. Голос за кадром продолжал:
— Ты, конечно, узнал этого человека? Если нет, я тебе напомню. Это Ахмед Годуев, бизнесмен, блестящий политик, надежда нации и лучший друг твоего обожаемого шефа. Точно такая же кассета полгода назад была отправлена Кадырову и его хозяевам в Москву.
Человек в белой рубашке наступил ногой в кровавый сгусток, выругался и, брезгливо поморщившись, вытер подошву о лежавшее на земле тело. Зарема и Беслан не дышали, безжалостный голос за кадром продолжал:
— После того как кассета ушла в Москву, ничего ровным счетом не изменилось, за исключением того, что эти иностранцы исчезли. По моим сведениям, свой последний приют они нашли в скотомогильнике за селом. Это загадка для будущих археологов — четыре скелета, у которых нет голов.
Голос за кадром усмехнулся:
— Загадка для археологов, хотя лично для меня в нашей жизни уже нет никаких секретов. Война — это очень большие деньги.
Камера крупным планом показала угол дома, заставленный клетчатыми китайскими сумками, с которыми обычно ездили челноки. Чьи-то руки раскрыли сумку, вытащили из нее пачку и разорвали упаковку. На пол посыпались доллары. Зеленые бумажки падали, как листы старых тетрадей. Человек за кадром опять усмехнулся:
— Ты можешь не сомневаться, деньги настоящие, и через несколько дней их отправят в Москву, скорее всего, на военном самолете. Это процент от прибыли, которую дает совместное предприятие «Ичкерия», которая когда-то была нашей родиной. Те люди, которых ты видишь в масках, это специальная гвардия твоего босса, там есть и русские, и чеченцы. Это Шидохь-саг, у них нет национальности. Они, как собаки, служат только своему хозяину и делают всю грязную работу. Скоро ты услышишь о них.
Звук оборвался, экран погас — это Беслан нажал на пульт. Повисла тишина — мертвая, гнетущая. Трясущимися руками Беслан вынул кассету, кинул ее на стол:
— Я брошу ее завтра в морду этой мерзкой собаке.
Жена подошла к нему вплотную:
— Нет, ты просто завтра напишешь заявление об уходе с работы по семейным обстоятельствам, и мы уедем к детям.
Ночь прошла беспокойно. Беслан несколько раз вставал, курил. Потом пошел в свою комнату, еще раз посмотрел кассету. Рано утром, наскоро выпив чаю, уехал в Гудермес. Вернулся неожиданно рано. Зарема, не находившая себе места в ожидании мужа, облегченно вздохнула. Беслан долго умывался под краном, радостно фыркая, как морж:
— Все, Зарема, через два дня мы уезжаем. Завтра я сдам дела, пакуем вещи и едем в Москву. Может быть, там нам повезет, и мы наконец-то найдем свою гавань.
Она подошла к нему, погладила по щеке:
— Беслан, а может быть, все к лучшему. Мы наконец-то будем жить вместе с детьми, не будем видеть весь этот ужас, кровь, грязь, смерть, нищету.
Он помолчал, потом произнес задумчиво:
— Это все так, но если бы за всем этим не стояли люди. За эти проклятые годы человеческая жизнь совершенно обесценилась, мы перестали относиться к смерти как к трагедии. Я, конечно, могу завтра просто написать заявление и, не объясняя причин, уехать отсюда навсегда. Но как быть с собственной совестью? Я ведь до конца своей жизни буду чувствовать себя трусом, который сбежал. Так же будут считать и люди, которые верили мне. А как быть с кровью безвинных людей, реки которой пролились здесь?
Он смешался, вспомнив фонтан крови, бьющий из того места, что раньше было головой убитого солдата.
— Я не могу дать повод людям после моего отъезда назвать меня трусом.
Зарема знала, что уговаривать мужа бесполезно, и смирилась с судьбой. Весь последующий день прошел в страхе и ожидании, но ровным счетом ничего не произошло. Во второй половине дня живой и невредимый Беслан вышел из машины, хлопнул дверью, попрощался с водителем. Зашел в дом и, устало улыбаясь, сказал:
— Ну, вот и все, Зарема, теперь я бывший чиновник и будущий безработный. Могу целыми днями валяться на диване, могу ходить на рыбалку или торговать на рынке.
Жена не приняла его шутливый тон:
— Расскажи, как прошел разговор, только подробней, пожалуйста, в деталях.
Беслан помрачнел лицом:
— Ты знаешь, что-то подобное он, наверное, предполагал. Совершенно не смутился, заявил, что это фальшивка и что этим уже занимается ФСБ и прокуратура. К людям, которые сняты на кассете, и тем более к убийствам, долларам и заложникам он не имеет никакого отношения. Просил меня остаться, но я сказал, что после всего происшедшего не смогу доверять ему. Сохранять дальнейшие отношения я тоже не в силах. После этих слов он перестал настаивать. Сдал дела я быстро. Мне тут же сделали расчет, выдали зарплату, а на прощание… — Беслан чуть замялся, — на прощание посоветовал мне уезжать как можно скорее и как можно дальше. Я так понял его, что если я поддерживаю отношения с боевиками, то мной может заинтересоваться контрразведка.
Беслан невесело улыбнулся:
— Что ж, я намек понял, хотя я передумал сдаваться. Я раскручу эту историю до конца. Я напишу всю правду об этой войне и расскажу ее всему миру. Я расскажу, кто ее задумал, кто финансировал, по чьему приказу лилась кровь. После того, что я увидел и узнал, я уже не имею права молчать. Пепел Клааса стучит в мое сердце.
Вечер прошел в сборах и хлопотах. Уезжать решили рано утром, почти без вещей, налегке. Взять решили самое необходимое: деньги, документы, фотографии, кое-какую одежду. Беслан сходил к соседям, договорился, чтобы присмотрели за домом. Почему-то не спалось. Зарема представляла, как завтра увидит детей, стряхнет с себя липкий страх, мешающий дышать. «Земля большая, везде живут люди и светит солнце, не пропадем», — думала она, припадая к груди мужа и засыпая. Беслан, кажется, так и не заснул, курил одну сигарету за другой. Но он так и не услышал, как коротко тявкнула соседская собака, потому что следом повисла тишина. Она взорвалась через несколько минут. От мощного толчка или удара дверь распахнулась, пропуская в дом три человеческие фигуры в масках. Беслан вскочил, закрывая своим телом жену. Сразу несколько пуль ударили его в грудь и живот. Обливаясь кровью, он упал на спину. У Заремы от страха помутилось в голове, она хотела закричать, но вместо крика из горла вырвался какой-то вой. В голове вилась спасительная мысль: «Это сон, надо только проснуться. Это страшный сон».
— Замолчи, сучка, — сказал ей по-чеченски ближайший мужчина, который держал в руках пистолет с каким-то длинным стволом.
— Замолчи, тварь, все равно твои русские псы тебя не услышат, — сказал он, наматывая ее волосы на кулак.
