– Спасибо. Я постараюсь.
– Не просто постарайся, а соберись и приезжай, – сказала Люси. – Ты и сам понимаешь, что нужно только захотеть. Мы будем рады твоему приезду, честное слово. В комнате для гостей сейчас очень даже мило, а Джо теперь почти не просыпается по ночам, спит до восьми утра.
Я поцеловал ее – второй раз со дня их свадьбы, но первый поцелуй и нельзя было назвать настоящим. Мы поцеловались с Ником, и они сели в машину. Перед тем как отъехать, Ник опустил стекло передней дверцы и сказал, понизив голос, чтобы Люси не услышала:
– Хотел спросить, как там с привидениями. Или все по-старому… ну, сам понимаешь…
– С привидениями покончено. Раз и навсегда. Я расскажу тебе как-нибудь об этом все подробно.
– Почему как-нибудь? В следующий же раз, как только увидимся. Пока, отец, я тебе звякну вечером. Да, Эми спрашивала, куда ты подевался. Сказала, что ей нужно поговорить с тобой кое о чем. И ты выслушай – все, что она будет говорить. И сам скажи ей что-нибудь. Прошу тебя, папа.
Когда я пришел к Эми, она сидела в кровати, а экран телевизора показывал пару малопривлекательных подсвечников, и старческий голос вопрошал:
– Разве они не прекрасны? Конец восемнадцатого века, судя по всему, работа зарубежного мастера, конечно…
– Папа, выключи его, пожалуйста.
Я выключил телевизор и присел на краешек кровати.
– Как чувствуешь себя, Эми?
– Хорошо чувствую, спасибо. Джойс уезжает от нас, да?
– Откуда ты знаешь?
– Она сама сказала мне. Она заходила, спрашивала, может, мне нужно что, и мы поболтали, и я спросила у нее, съездим ли мы в Истборн на субботу-воскресенье до конца каникул, как ездили в прошлом году, а она ответила, что ты и я, может, и поедем, а она к тому времени уже не будет с нами жить. Потом она рассказала мне все. Она расстроилась, но ничего, не плакала.
– Как странно. Вот так взять и рассказать тебе.
– Ничего странного. Ты же знаешь, как она рассказывает обо всем и совсем не думает, что это может как-то задеть тебя.
– Да, знаю.
– Похоже, тебе не очень везет с женщинами, да, папа? Наверное, у них не бывает с тобой почти никаких развлечений. Но смотри, я начала придумывать, что нам надо делать. Смотри, мне уже тринадцать. Выходить замуж я не собираюсь, пока не исполнится двадцать один год. Это еще восемь лет, а то и больше: может, мне сразу и не попадется кто-нибудь стоящий. И я смогу помогать тебе. Я уже умею неплохо готовить, и, если ты не станешь возражать, я бы работала на кухне, когда нет других дел. Я бы даже еще лучше научилась, просто наблюдая за поваром. Я могу отвечать на телефонные звонки и все такое, а когда стану постарше, смогу делать и другое, разбираться, например, с бухгалтерией. От меня будет большая помощь.
– Милая моя, спасибо тебе, – сказал я, намереваясь обнять ее, но она отстранилась и посмотрела на меня строгим взглядом:
– Папа, я серьезно. Думаешь, я говорю все это, только чтобы улучшить тебе настроение? Это у тебя такая привычка. Я на полном серьезе все обдумываю, и у меня возникают всякие мысли. Я думаю, для начала тебе нужно продать эту гостиницу – потому что здесь умер дедушка, и Джойс уезжает, и это страшилище… вчера ночью. Нам надо переехать куда-нибудь, где я смогу ходить в школу и жить дома. Кембридж, или Истборн, или что-нибудь в этом роде – такое место подошло бы нам. Ты согласен, что нам именно с этого надо начать?
– Да. Ты права. Нам надо уехать отсюда. Конечно, это будет зависеть от рынка; я имею в виду, как там будет дело обстоять с гостиницами и тавернами – в том месте, куда мы переберемся.
– Что касается гостиниц, это тебе решать. А потом, когда уже будет ясно, что мы нашли нужное место, тогда можно будет поехать туда и посмотреть насчет хорошей школы.
– Я прямо завтра начну наводить справки.
– Если у тебя будет свободное время.
– Будет, для этого я найду время.
Она потянулась ко мне, я поцеловал ее и прижал к себе. Вскоре, предложив включить для нее телевизор и получив отказ, я ушел; Эми сказала, что ей хочется посидеть и еще подумать. Мне было пора принять душ и переодеться к вечернему приему посетителей. Направляясь в ванную, я отметил, что все более или менее утряслось, стало на свои места. По крайней мере частично. Я снова чувствовал напряжение во всем теле, сердце билось тяжело, приближаясь к той точке, когда оно начнет трепетать и спотыкаться. Я также заметил (что в последнее время стало случаться со мной все чаще и чаще), каким неуклюжим я становлюсь: входя в ванную, ударился плечом о дверной косяк; потянулся к ручке душа и оцарапал суставы пальцев; уронил мыло в мыльницу, как будто спьяну, а пьяным я, конечно же, не был. Да, координация движений у меня заметно ухудшилась. Эта мысль повергла меня в невыносимое уныние, точно так как и следующая мысль – о том, что завтра начинается новая неделя и мне нужно будет позвонить в страховую компанию по поводу своего «фольксвагена», заехать в адвокатскую контору с завещанием отца, доставить мясо для кухни, положить выручку в банк, договориться о новых поставках фруктов и овощей, подготовиться к следующей неделе, которая уже не за горами. Еще уход Джойс, продажа гостиницы и поиски другой гостиницы, и еще надо найти кого-нибудь для постели.
Намного раньше, чем можно было ожидать (хотя никаких таких ожиданий у меня фактически не было), я начал понимать смысл предсказания, сделанного молодым человеком о том, что со временем я пойму ценность смерти и того, что она несет с собой. Смерть была для меня единственным способом оторваться навсегда от этого тела со всеми его лжесимптомами болезни и страха, от постоянной напряженности этого тела; от этой личности с ее безжалостностью, с ее сентиментальностью, с ее тщетными, неискренними, неосуществимыми стараниями стать лучше; от необходимости прислушиваться к своим мыслям и от необходимости считать тысячи, чтобы заглушить их; и от своего лица в зеркале. Он сказал, что я никогда не смогу освободиться от него, буду в его власти, пока стоит мир, и я поверил ему, но, умерев, я смогу освободиться от Мориса Оллингтона на куда более долгий срок.
Я надел смокинг, глотнул неразбавленного виски и спустился вниз, где меня ждали кухня, бар, столики в обеденном зале.
ПослесловиеСчастливчик Эмис
В оригинале роман Кингсли Эмиса называется «The Green Man». Название обманчиво простое: переведем как «Зеленый человек», и нечего мудрить. Но я долго перебирал варианты, среди которых было «Зеленое чудище» и даже так – «Леший»… Да, он зеленый, этот книжный персонаж, но все же не человек, он – существо из веток и корней, вечно зеленое страшилище из листьев и травы, а к жизни его вызывает и к действиям побуждает своими заклинаниями – из потустороннего мира – давно умерший чернокнижник. И не только над названием пришлось ломать голову, но и над сложным «психологическим» языком, которым Кингсли Эмис решил передать сновидения и кошмары своего главного героя, кабатчика Мориса Оллингтона, и личность молодого человека, который явился герою то ли в бреду, то ли наяву, тоже озадачивала: он царь света или князь тьмы?
