переживать нечего, тогда мне нафиг такое счастье не нужно. В общем, я сам себя успокоил и, наверное, благодаря этому стремительно пошел на поправку.
Когда Абрам Лазаревич говорил, что меня в Москве ждут, он не соврал. Уже через день ко мне в палату пришёл Сталин, который старался, конечно, вести себя спокойно, но было видно, что он буквально горит от обуревающей его ярости. Но в тот момент мне, как я уже говорил, было абсолютно пофиг и на него тоже. Он, похоже, это прекрасно понял, потому что не стал ничего говорить в упрёк. Так, пожурил по-отечески, наградил и умотал по своим делам, пожелав скорейшего выздоровления. Зато Ворошилов с Орджоникидзе, они стесняться не стали, и я узнал о себе много нового. Кстати, во время этой выволочки до меня как-то вдруг дошло: к этому моменту Орджоникидзе уже должен был помереть от какой-то там болезни. Значит в моем мире это была вовсе никакая не болезнь. Вот ведь стоит ругается, здоровый как бык. Я даже улыбнулся невольно, чем сбил этим двоим весь настрой. Главное, что они по привычке, наверное, взяли надо мной шефство, и моя палата превратилась в склад разнообразных деликатесов, которые я с удовольствием раздаривал медперсоналу.
Наконец поборов депрессивное состояние, навеянное переживаниями, я снова ощутил тягу к жизни, потребовал себе телефон и включился в работу. Так я убивал время, которое до этого тянулось очень уж медленно, и почувствовал себя полезным.
Если я со своими людьми созванивался и общался очень активно, то Кристине набрался сил позвонить только через три недели после ранения. Реакция любимой на известие о ранении удивила, озадачила и, что уж лукавить, порадовала. Сначала она разрыдалась, но сквозь всхлипывания сумела произнести «главное, что живой!». А потом, когда чуть успокоилась, непререкаемым тоном поставила меня в известность, что выезжает ко мне с первым же идущим в Союз конвоем. С трудом я отговорил ее от этого безумства, пообещав ей приехать при первой же возможности. И только тогда я узнал, что мы всё-таки и правда ждём ребёнка. Тут мне реально захотелось настучать самому себе по голове, ведь я мог подумать об этом раньше и не сказать о ранении. Так нет же, с этими своими переживаниями я только об одном мог думать: как эту новость воспримет жена. А ведь беременным вредно волноваться. Баран бестолковый, что ещё скажешь. Но хоть я и злился сам на себя, а на душе стало легко до невозможности, и я теперь готов был горы свернуть, а при необходимости и превратить эти самые горы в равнину.
Благодаря этому настроению я дальше уже работал, как проклятый, и это принесло свои плоды. В короткие перерывы, когда не нужно было никуда звонить, я активно терзал свою память, записывая, зарисовывая и вычерчивая уйму полезной информации. Так, я вспомнил, где залегают на территории страны разные полезные ископаемые. Не только нефть, хотя ее месторождения я почему-то вспомнил больше других, но и много чего еще, начиная с алмазов и заканчивая всякими там медно-никелевыми залежами. Да и по технике тоже навспоминал много чего полезного, с чем в прошлой жизни приходилось сталкиваться. Так неожиданно даже для себя полностью вычертил все узлы комбайна «Нива», на котором как-то работал помощником комбайнера во время летних каникул, зарабатывая деньги на мотоцикл. В общем, с пользой провел время, пока находился на лечении. Естественно, занимаясь всем этим, я не забывал следить за тем, что происходит на полях сражения и вообще. Война в этом мире выдалась очень тяжёлой для страны, но далеко не такой, как это было у меня. Немцев хоть и с огромным напряжением сил, но всё-таки остановили на линии укреплений на границе с Польшей. Возле Ленинграда тоже смогли остановить противника и даже слегка потеснить с позиций, занятых благодаря внезапному нападению.
Не все гладко было со стороны Прибалтики, сквозь страны которой немцы прошли будто нож через масло. Там все могло закончиться плачевно, но тут, как ни странно, крепко помогла моя не до конца сформированая и практически необученая механизированная дивизия. Да, не армия, до создания которой ещё далеко, а пока только дивизия, слепленная из того, что было. Она, несмотря на отсутствие какого-либо опыта, нехило попила с немцев крови, выиграв тем самым время для переброски резервов. Дивизия просто намертво встала в оборону и благодаря новейшей технике, которой была укомплектована хорошо если на тридцать процентов, не двинулась с занятых рубежей ни на шаг. Из-за этого Абрам Лазаревич, который был в курсе дел в ЧВК, буквально потребовал от меня начать переброску двух дивизий, укомплектованных людьми и техникой, которые были предназначены для помощи Союзу. Он вообще ничего не хотел слышать о том, что подразделения ещё не обучены и что нет большого толку в их немедленной отправке на театр боевых действий.
Собственно, то же самое требовали и американцы, ведь во Франции тоже не все шло гладко. Конечно, благодаря привлечению к производству техники американских заводов эти три дивизии очень быстро удалось снарядить всем необходимым, но ведь обучить их при этом толком не успели. Все же мне поневоле пришлось идти навстречу что одним, что другим, обстановка на фронтах действительно была сложная и даже такие необученные части могли сыграть важную роль в этом противостоянии.
Но вернусь к происходящему в Союзе. На кавказском фронте турков вместе с немецкой дивизией остановили и перевели боевые действия в, по сути, окопную войну. Не было там ни у противника сил на дальнейшее наступление, ни у нас на то, чтобы переломить ход событий. Зато на Дальнем Востоке и в Монголии наши войска нехило вломили японцам и сейчас приличным темпами гнали их не только со своей территории, но и из Маньчжурии тоже. Всё-таки там у нас изначально было достаточно сил, а с началом мобилизации и формирования сибирских стрелковых дивизий ситуация и вовсе стала складываться в нашу пользу.
Как я уже сказал, гораздо хуже все обстояло во Франции. Несмотря на помощь англичан и американцев немцы вместе с итальянцами нехило давили, медленно, но уверенно продавливая как хваленую линию Мажино, так и укрепления со стороны Италии. На удивление, в этом мире итальянцы оказались очень упорными, и французская армия только чудом сдержала их первый атакующий порыв. Сейчас итальянцы, которых никто никогда не воспринимал всерьёз, по-взрослому рубились с французами и совершенно ни в чем им не уступали. Бои там идут страшные, и все висит буквально на волоске, поэтому американы и потребовали от меня
