что ввязался, а я так отчетливо это вижу. Сам ведь долгое время пытался спасти наш с Ляськой брак и, как он, трусил попытаться что-то изменить в своей жизни. Покинуть знакомое болото и двинуться дальше без всяких гарантий, что где-то там будет лучше. Из этой точки я понимаю, что поступил правильно, подав на развод, даже если бы у нас с Кэт не сложилось. Пусть этот развод и означает, что я где-то не справился, что-то недодал — плевать. Люди совершают ошибки. Их делают все. Только кто-то готов это признать и попытаться исправить, а кто-то вроде Реутова так и плывет по течению, лишь бы выглядеть непогрешимым в глазах немногочисленных зрителей, наблюдающих за ним с условного берега.
— Ладно. Пойдем.
На входе нас с Катей встречают. Не вертухаи, нет. Высокое начальство. Визит Кати на зону, где она мотала срок, я организовывал через самый верх, так что неудивительно. Что меня удивило, так это ее желание сюда приехать, да… Потому что Кэт не поддерживала связи ни с одной из своих сокамерниц на протяжении более чем года с момента амнистии.
— Всем привет, — напряженно улыбается, приветствуя женщин, согнанных в столовую на обед.
— Катька?! — подходит к ней тучная мадам в тюремной робе. Собственно, они здесь все в ней. Молодые и старые. Толстые и худые. Веселые и злющие на весь мир. Такие разные, и такие одинаковые в своей беде. Поглядывают на меня, потому что, да, кому попало сюда не попасть. Вряд ли для них привычны непринужденные встречи с заглянувшими с воли людьми.
— А это никак твой муженек? Неужели и впрямь дождался? — долетает до меня приглушенный голос.
Кэт оглядывается. В глазах полыхают любовь и… хитринка.
— Не-а, Савельевна, ты была права. Я проспорила.
Катя выкладывает на стол пакет, куда мы поместили аж пять блоков сигарет. И не каких-нибудь, а вполне приличных.
Волна возбуждения проходит по столовке. Кто-то ахает, кто-то хмыкает, кто-то вообще ничего не поймет, потому что попал сюда позже, чем Катя откинулась, и другие женщины с азартом вводят редких несведущих в курс дела. Мол, была у нас такая вот девочка, а у девочки был муж… Хороший мужик, положительный, аж целый дипломат. А потом он влетел, и взяла эта глупая девочка на себя вину за его преступление. Потому что любила очень, а тот обещал ждать. В общем, все по классике. А дальше… Дальше что? Обычная история — баба села, мужик бросил. Ничего нового. Предупреждали её старшие, что именно так и случится, а наивная чукотская девочка не верила, думала, уж у нее все по-другому будет. Огрызалась еще, дурында, спорила. Ну и вот. Хоть какой-то толк — халявное курево. А еще слегка злорадное удовольствие, да. Бабская зависть — страшная штука. Как и жестокость.
И вот за этим она здесь? За этим?!
Злюсь. Хочу оградить ее от всего, но… Не имею права. Может быть, она расскажет, зачем ей эта встреча понадобилась. Может — нет. В любом случае я буду рядом. Всегда буду. Потому что ее люблю. И это чувство… Наверное, ввиду возраста, какое-то совершенно для меня новое. Более глубокое, выстраданное, рассудочное и в то же время безрассудное донельзя.
Право на это чувство я выгрызал. У собственных привычек и принципов. Я знал, что мне не будет поддержки. Ни от дочек, но от семьи, мнение которой для меня всегда было архиважным. В объятия к Кате меня бросали порывы души и Ляськины необдуманные слова. Но осознание, что я хочу состариться именно с этой женщиной, шло из мозга. Я обдумывал нашу ситуацию несколько месяцев, прежде чем решиться подать на развод. И развелся-таки, хотя был уверен, что Кэт сошлась с бывшим. Смешно, но я на полном серьезе собирался вступить с ним в борьбу за ее сердце. И хорошо, что до этого не дошло. В конце концов, нам еще Сашку воспитывать вместе с… этим.
В мысли врывается голос жены.
— Пойдем?
Маленькая ладошка тонет в моей огромной ручище. Мне нравится, что она такая нежная и компактная. Мы такие разные… Признаться, я себя настраивал на то, что нам долго придется притираться углами, но, к удивлению, этого вообще не понадобилось. Мы с Кэт идеально совпали. Будучи ужасно своенравной, эта девочка каким-то чудодейственным образом чувствует грань, за которую ей заходить не стоит. И каждый раз покладисто отступает, достигнув ее черты. Так наглядно демонстрируя покорность, сдаваясь мне в плен…
— Теперь-то скажешь, зачем тебе это понадобилось? Никак, порадовать их хотела?
— Так заметно, да, что некоторые девочки злорадствовали? Это ничего, Таир. Им так действительно легче. А мой визит… Не знаю. Наверное, он для тех, кто продолжает верить. Пусть мой опыт подтверждает статистику, все же главное — показать им, что после предательства жизнь не заканчивается. Заканчивается все — боль, слезы, истерика, а жизнь катится своим чередом, перемалывая в труху то, что нам в прошлом казалось сверхважным. Этой поездкой я, наконец, ставлю точку в той истории. Больше меня сюда и калачом не заманишь, — смеется.
Целую Катю в висок, прежде чем усадить ее в машину. Точка — это хорошо. Это просто великолепно.
— Эй! Таир, ты не туда свернул!
— Туда.
— Мы приехали с востока.
— Да что ты? — с усмешкой перехватываю ладонь жены.
— Что ты затеял?
— Переночуем здесь.
— Здесь?!
— В ста километрах есть отличное местечко. Ты не против? Я тебя кое с кем познакомлю.
Кэт не без подозрения на меня косится. Открывает карту, что-то там разглядывает и нахмуривается еще сильнее.
— Да ладно, — улыбаюсь. — Не трусь.
— Сам же говорил, что твоя семья вряд ли меня примет.
— С тех пор многое изменилось.
Довольно кошусь на ее только-только наметившийся животик.
— Фу, Валеев! Собираешься спекулировать еще даже не родившимся сыном?!
— Ага, — не могу скрыть улыбки, растягивающейся ну просто, блин, до ушей. Там сын… Там реально мой сын. Мы были на УЗИ, где подтвердили то, что я и так уже знал. — Пообещай картанаю назвать мелкого в его честь, и, гарантирую, что твои шансы понравиться здорово возрастут.
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты отвратительно беспринципный тип? — жмурясь кошкой, восторгается моя женушка.
— Чего не сделаешь, чтобы ввести разлучницу в семью, где царят строгие нравы, — подначиваю благоверную.
— Эй! Да твой брак еще до меня дышал на ладан! — пышет праведным гневом Кэт, опять заряжая мне локтем между ребер. Смеюсь. Ловлю ее руку. Прижимаю к щеке.
— Улыбается он! — возмущается.
— Ну, а что — мне плакать?
— Прибереги слезы на тот случай, если твой дед вытолкает нас
