я готовилась к жести. Но видела я перед собой хладнокровного мужчину, составившего план, и реализующего его.
— Я в душ. Идёшь со мной? — я встала с кровати, и получила звонкий шлепок по попе.
Ну разумеется, если мужчина видит голую задницу — он прикладывается к ней ладонью, как же без этого!
В душ мы пошли вместе.
— Кайф, — Паша запрокинул голову, наслаждаясь прохладной водой.
А я — им наслаждалась.
Как же сильно я боялась его потерять! И была так счастлива узнать, что болезнь позади, что… согласилась на всё! Даже на рождение ребёнка, хоть и считала, что это неразумно — рожать в моём возрасте. И когда Паше разрешили — мы начали пытаться.
А затем в доме напротив поселилась Зоя Альбертовна и маленькая Нюта. Нюта, потерявшая родителей в аварии. Нюта, которую после этой аварии собирали врачи. Нюта, пережившая столько, сколько Паша, по его признанию, вряд ли бы сам выдержал.
А мы с Пашей, Глебом и Ликой так счастливы были! Полны жизни, планов! И очень хотели помогать тем, кому повезло меньше. Паша жертвовал немалые деньги в благотворительные фонды, Глеб сам связался с одним из фондов, собрал таких же творческих парней и девчонок, и помогал как мог — музыкой.
И все мы захотели поддержать Нюту и старенькую Зою Альбертовну, потерявших здоровье и семью. Помогали деньгами, общением, а затем… затем Зои Альбертовны не стало.
Странно, но я даже не могу вспомнить, кто из нас предложил забрать Нюту. Возможно, вопрос даже не стоял, и мы просто знали, как должны поступить. Должны поступить, потому что имеем такую возможность. Потому что так правильно. Потому что привязались и полюбили эту сильную девочку, которая так робко спрашивала, можно ли ей потрогать мой живот, чтобы почувствовать, как толкается Никита. Потому что уважали её бабушку, и я всегда буду хранить смешную голубую шапочку, которую она связала в подарок для моего младшего сына, пока он еще был в животе.
Было сложно. Опеку смущали моя беременность, наш возраст, болезнь Паши в прошлом. Нас готовили к годам борьбы за Нюту, но, видимо, после черной полосы и правда приходит время для белой. Или же нам небо помогло, но всё решилось хоть и с нервотрепкой, но быстро.
И теперь нас не четверо, а шестеро: мы с Пашей, Глеб, живущий отдельно в подаренной нами квартире, Лика, окончательно превратившаяся в тоталитарного диктатора, нежная Анюта, и Никитка. Которого, к слову, пора кормить.
— Девочки все еще спят. Обе, — шепнул Паша, войдя в детскую. — А няня где?
— Я только что отпустила, пусть отдохнёт. Тоже от жары промаялась.
Ах, да. Нас не шестеро, а семеро: еще у нас есть няня. С Глебом и Ликой мне по молодости хватало энергии, но в сорок лет сложновато быть молодой мамочкой, и не сойти при этом с ума.
— Такой сосредоточенный, — умилился Паша, протянул руку и погладил пальчики Никитки, лежащие на моей груди. — Видела? Он мою руку оттолкнул. Ревнует. Ну что ты смеешься, Ась?
— А как не смеяться? Ты просил еще одного ребёнка, но, как всегда, получил больше, чем просил. И как у тебя это получается, Рамзин?
— Талант. И коварный план.
— И какой же? — я оторвалась от любования сынишкой, и взглянула на мужа. — Не поделишься?
— Планом? Он эгоистичный. Я хотел, чтобы в сорок лет у тебя голова была занята мыслями о семье и приятными хлопотами. А то я в свои сорок отличился. Эй, это шутка, родная. Я просто хотел ребёнка!
Я закатила глаза, улыбаясь.
— Паша, — пропела я тихо, — я своим белым пальто дорожила, и не променяла бы его на глупости, поверь. У меня тоже план имеется, коварный и эгоистичный: пенять тебе при каждой ошибке, что я-то идеальной женой была, и даже страшные 40 лет встретила приличной женщиной. Упс, — артистично ахнула я, — тоже шучу, родной.
Мы с мужем обменялись надменными взглядами, и синхронно рассмеялись, чем рассердили Никитку.
Да, теперь мы можем шутить на тему прошлого. Не потому что несерьезно относимся к нему, или забыли. Наоборот. Мы с Пашей очень хорошо помним о том, что чуть было друг друга не потеряли. Помним и о том, как узнавали друг друга после девятнадцати лет брака, как я учились: я — не терпеть молча, чтобы потом страдать в одиночестве, а говорить: Паша — воспринимать меня не антикварной вазой, которую нужно прятать за пуленепробиваемым стеклом, а живым человеком, партнером, другом.
Но время разговоров на надрыве прошло, когда ушла боль. И на смену последней капле боли и обиды пришла ирония. Мы шутим, мы помним, и мы… нет, не мы, а я! Я рада, что всё случилось именно так.
Благодарна Тамиле — не как наглой девчонке, нацелившейся на чужого мужчину, а как объекту. За встряску благодарна. Кстати, мы с Пашей встретили её 2 недели назад в «Алоха». Сначала я увидела как мой муж скривился над тарелкой поке.
— Паш? — встревожилась я, и, вот глупая, подумала, что дело в гавайской кухне и сырой рыбе, которую Паша не особо уважает. Но дело было в другом. В Тамиле, шедшей под руку с коренастым лысым мужчиной… шестидесяти лет.
— Вот черт, — я быстро отвернулась, но парочка шла на нас.
— Блевать тянет, — выплюнул муж, и, подозревая, что испортил мне этим словом аппетит, добавил: — Прости.
А я снова обернулась. И наткнулась на взгляд Тамилы, которая нас, наконец, заметила. И даже дернула рукой, но её спутник даже не заметил, что девушка хотела бы обойти нас. Он как шел мимо столиков, так и продолжил идти.
Мне этого короткого обмена взглядами хватило, чтобы всё понять: девчонка добилась успеха и, возможно, кто-то может ей позавидовать: лицо уже немного переделанное пластикой, одежда — люкс, загар — средиземноморский, кожа аж блестит. Тамила ухоженная, поразительно красивая, юная… а еще она используемая и тратящая лучшее время жизни впустую. Ради шмоток и денег. Ради мишуры.
— Козёл, — прошипела Тамила, проходя мимо нашего столика.
— Ты что-то сказала?
— Спросила, какой столик у нас, любимый, — проворковала Тамила с приклеенной неестественной улыбкой и, наконец, они с «любимым» отошли так далеко, что мы смогли забыть о том, что видели их.
Я лишь бросила:
— Бойтесь своих желаний…, — и мы с Пашей оставили эту девицу в прошлом.
Зла
