завладевают моим осязанием, зрением и слухом. На краткий миг я умудряюсь выбросить из головы все мысли и погрузиться внутрь себя.
Коделл права. Какой смысл переживать из-за предстоящей процедуры, если я знаю, что мои убеждения не изменятся? Если я уверен, что буду жаждать правосудия даже после того, как мне сотрут все воспоминания о пережитой здесь боли, то не проще ли молча пройти последний сеанс, а по возвращении домой объявить правду?
Беда в том, что я очень переживаю. Я боюсь. Меня переполняет дикий страх, что после всех своих преступлений Коделл останется безнаказанной. Потому что я ей это позволю. А вдруг необъяснимым образом мне так промоют мозги, что я еще и буду благодарен за лечение? Ведь оно сработало!
Я до сих пор помню Джулию. Помню тепло ее нежной любви, помню свои чувства к ней. Но как с самого начала и говорила Коделл, теперь все это лишь приятные воспоминания, которые меня почти не задевают. Теперь Джулия для меня – словно давняя подруга, которая переехала сто лет назад. Подруга, с которой я поначалу пытался поддерживать связь, но со временем мы стали обмениваться письмами все реже. Под натиском повседневных дел наше общение постепенно угасло и превратилось в нечто выхолощенное. И теперь, стоит мне не отправить письмо, наши отношения просто закончатся, оставив после себя лишь радостные воспоминания о старых добрых временах.
Я знаю, что любил жену, но это лишь знание. И сегодня сложно представить, что некогда это чувство едва не довело меня до самоубийства. Я уеду с острова домой и буду жить дальше. И если меня лишить жгучей ненависти к этому месту, воспоминаний о жестоких издевательствах Коделл, я вполне могу проникнуться к ней благодарностью, как и многие лечившиеся здесь пациенты.
А впрочем, так ли это плохо? Освобождение от боли. Если я правильно помню, именно за этим я сюда и приехал. Я выключаю воду и стою в тишине, а в следующий миг передо мной возникает полотенце. Я вытираюсь и иду в спальню. Достаю из комода серое нижнее белье, темно-синие носки, кремовый джемпер и голубые джинсы.
– Пойдет? – спрашиваю я у Виллнера, прижимая к груди джемпер.
Ответом мне служит молчаливый кивок.
– Впрочем, какая разница. Все равно через двадцать минут я буду в больничной рубашке, – пытаюсь шутить я.
Одеваюсь и с улыбкой выхожу мимо ординарца в коридор. На долю секунды мне вспоминается наш разговор в саду. В кармане джинсов я нащупываю шприц, который в тот вечер подобрал под кустом. Я спрятал его в комоде в рукаве джемпера, который больше не носил, на всякий случай, вдруг пригодится. Правда, я не представляю, как смогу им воспользоваться.
– Ну, вот и финишная прямая, – оборачиваюсь я к Виллнеру. – Давайте уже поскорее.
Глава 38
Мы поднимаемся по винтовой лестнице и проходим через второй этаж к неприметной деревянной двери. Бетонные ступени за ней ведут наверх, в темноту. По лестнице мы забираемся вдоль северной стены здания на третий этаж. Ни перил, ни ограждений. Ступени заканчиваются квадратным проемом на третьем этаже.
Стоя в полумраке на верхних ступеньках, я всматриваюсь в очертания заброшенного помещения: ряды колонн, будто редкие деревья в огромном поле. Одно большое открытое пространство. Здесь нет света, нет тепла. Здесь негде спрятаться, отсюда некуда бежать.
Следом поднимается Виллнер и застывает позади меня. Я стараюсь не думать о своей уязвимости и решительно иду вперед. В двадцати метрах от меня, почти в самом центре помещения, я замечаю под потолком временный карниз, с которого свисает медицинская простыня. Этот импровизированный занавес отгораживает небольшую часть пустующего этажа. Везде вокруг темно, и лишь с обратной стороны простыня ярко подсвечена медицинскими софитами. На ткани, как в театре теней, видны черные силуэты предметов: вот кровать, рядом стойка с реанимационным монитором и пучок проводов сзади, вот фигура Коделл. Ее тень постоянно в движении, то растет, то уменьшается – доктор ходит, методично выполняя какую-то работу.
С каждым шагом сердце бьется в груди все сильнее. Я слышу жужжание аппаратуры, в нос и горло ударяет запах антисептика. Во рту становится сухо, желудок начинает ныть от страха, липкими пальцами я сжимаю в кармане шприц.
Это последние мгновения, пока я в ясном сознании. Скоро я окажусь во власти доктора Коделл, которая безвозвратно меня изменит и превратит в счастливого человека, как и обещала вначале.
Я приближаюсь к занавешенному участку. Сзади молча шагает мой бдительный страж. Я медленно, сантиметр за сантиметром, вынимаю из кармана шприц и смотрю на янтарную жидкость внутри. В отличие от серого препарата, который Коделл использует для седации, антидот не помог бы мне обездвижить Виллнера. С моим везением препарат только улучшил бы скорость его реакции и сделал бы этого великана еще сильнее.
Я нарочно громко шагаю, чтобы заглушить щелчок при открытии порта на запястье. Просовываю иглу шприца в крохотное отверстие и жму на поршень до упора. В последние остающиеся в моем распоряжении доли секунды я успеваю закрыть порт и убрать пустой шприц обратно в карман.
– Мистер Мейсон! – поворачивается ко мне доктор Коделл, когда я прохожу за занавеску. – Готовы?
Из безжизненной темноты я попадаю в царство яркого света и кипучей деятельности. В ослепительных лучах круглой операционной лампы Коделл смотрится очень органично. Она в белоснежном медицинском халате, маске и шапочке завершает последние приготовления к сеансу.
– Да.
Передо мной светло-бежевая больничная кровать, на одеяле в целлофановом пакете лежит аккуратно сложенная голубая рубашка пациента.
– Готов, – добавляю я.
– Что ж, тогда, – с печалью в голосе говорит Коделл, – мы постараемся сделать все как можно мягче. Обещаю.
Я подхожу к рубашке, рву целлофановую упаковку, бросаю джинсы и джемпер на пол. Чувствуя легкое дуновение теплого воздуха, я надеваю рубашку, завязываю тоненькие веревочки на спине и без лишних слов сажусь на край кровати.
Коделл ходит туда-сюда, неторопливо выкладывая нужные инструменты на поднос. Виллнер уже в медицинском халате, тщательно моет руки над тазиком из нержавеющей стали.
Внезапно мой страх отходит на второй план, меня распирает от энергии, основание черепа пощипывает, будто от тока. Хочется, чтобы Коделл и Виллнер двигались быстрее.
Раньше действие антидота наступало сразу: я ощущал резкий приток энергии и адреналина. Коктейль препаратов был создан специально для нейтрализации седативного вещества, однако антидот мне всегда вводили после наркоза. Неизвестно, как подействует янтарная жидкость, введенная до седации. Я цепляюсь за призрачную надежду, что антидот сохранится у меня в крови подольше и хотя бы частично нейтрализует наркоз. Одно мне ясно, хоть
