только в чак-чаке воспринимаю, – усмехнулась она. – А еще он устроил бы просмотр детских альбомов.
– А мама? Обычно детские истории запоминают мамы.
– А мамы нет. – Вера почувствовала, как предательская слеза ползет из уголка глаза, намереваясь соскользнуть прямо в ухо, и обрадовалась, что Илья не видит, как она плачет.
– В смысле?
– Ну ты и тормоз… она умерла несколько лет назад, – улыбнулась сквозь слезы из-за недогадливости Ильи и окончательно убедилась, что без чьей-либо помощи он ни за что не понял бы, что она его обманывала. Зря только переживала все это время.
«Намеков он, наверное, тоже не понимает. На будущее придется запомнить, что ему нужно говорить все прямо в лоб», – мысленно добавила она.
– Оу… – Громов почувствовал небольшое дежавю, как и в баре, он не нашелся что ответить, – прости…
– Слишком много извинений для одного утра вторника. Все в порядке. – Вера не хотела выдавать себя, давать понять, что за эти долгие годы душевная рана не только не затянулась, но и нагнаивалась каждый раз после того, как кто-то ногтем поддевал ее краешек и заносил в нее очередную заразу, но со слезами, стекающими в уши, долго не пролежишь. Пришлось встать.
Стоило Илье заметить следы тихой скорби на лице Веры, как он тут же сел на кровать рядом с ней и заключил ее в свои объятия. Плакать Вере тут же перехотелось (все равно ничего уже не вернет ей самого дорогого человека), но она не смогла отказать себе в удовольствии попачкать футболку Громова тушью и слезами, пусть на черной ткани ничего и не будет заметно. Убедившись, что его футболка достаточно вымокла, Вера начала свой рассказ.
Она старалась вспомнить каждый раз, когда была не совсем честна с Ильей, и рассказать правильную версию. Начала с родителей, поступления и провинции, но решила, что о маме расскажет как-нибудь в другой раз. Вера даже не могла подумать, что они с Ильей до переезда в Москву столько лет жили в одном маленьком городе и, возможно, даже когда-то пересекались, но еще не знали, что однажды их судьбы обязательно сплетутся. В совпадения Илья больше не верил, но это посчитал судьбой.
Рассказала про вечные театральные студии, сменяющиеся одна за другой со скоростью света, потому что вскоре ей в каждой из них становилось скучно. Потому что она не хотела привязываться к новым людям, чтобы было не так больно, если они вдруг решат уйти, так что уходила всегда сама. Потому что эти самые люди, стоило им понять, что новенькая играет на порядок лучше всех их, вместе взятых, начинали выискивать все ее, даже самые маленькие и незначительные, косяки и проколы, пытаясь тем самым спустить выскочку с небес на землю, хотя на деле Вера была всегда самой приземленной в коллективе и никогда не зазнавалась. Но стоило только взять не ту интонацию, сделать не то движение, неправдоподобно засмеяться или заплакать, как злые подколки и замечания не заставляли себя ждать, хотя ее слезы на самом деле никогда не были наигранными. Потому что руководители коллективов всегда все видели, но никогда ничего не замечали. Вера молча уходила после репетиции и исчезала навсегда на радость девочкам, которым отдавали ее главные роли. Другие же сразу вздыхали с облегчением и начинали отшучиваться: первыми с корабля бегут крысы. Только все почему-то упускали из виду, что их корабль тонет, если уже не на дне. Внезапно убегать, не попрощавшись, давно вошло у Веры в привычку (она даже отцу и Ксении о своем отъезде в Москву сообщила, когда поезд уже тронулся), но от Ильи ей не хотелось больше убегать.
Рассказала про свою нынешнюю театральную студию, которая стала для нее местом, откуда не хочется уходить, а ребята из нее меньше чем за год успели стать для Веры настоящей семьей, только вместо кровных уз их объединяла любовь к сцене и Шекспиру. Конечно, как и в любой другой семье, не обходилось без недомолвок и ссор, но этот корабль никогда бы не пошел ко дну. Коллектив с такой поддержкой и взаимопониманием стоило еще поискать.
Рассказала про Настю, ставшую ее первой настоящей подругой. Про то, как она отговаривала ее от участия в чем-то среднем между маскарадом и клоунадой, что собиралась организовать Ника. Но Вере слишком хотелось играть, поэтому она не прислушалась к голосу разума, принадлежавшему Насте, и не раздумывая взяла деньги. Подумаешь, придумать новую личность, появиться на пару минут и исчезнуть навсегда. Как будто последние несколько лет она не занималась всем этим бесплатно. Часть из полученного авансом она потратила на покупку блестящего дорогущего платья любимого цвета, чтобы не выделяться из толпы золотых детишек, которыми вообразила себе студентов нефтехимического. По количеству пайеток, которые успели с него осыпаться еще до выхода из общаги, она поняла, что цена не всегда равно качеству. По возвращении из клуба Вера безжалостно закинула его в мусорку. Самая бестолковая покупка за всю ее жизнь. Остальная сумма до сих пор лежала нетронутой (она все еще жалела, что у них в общаге не воруют), как напоминание, что деньги все же пахнут. Причем сильнее всего – обманом, адреналином и алкоголем.
Рассказала про нарушенные договоренности. Про решение продолжить знакомство с Ильей и сесть в машину, про последовавший вслед за этим побег, стоило ей только понять, что она может привязаться к человеку, к которому привязываться никак нельзя. Про вечный просмотр его страницы в попытке наконец-то взять себя в руки и написать. Про сотню набранных и благополучно стертых сообщений. Про отсутствие смелости сделать первый шаг. И снова про Настю, которая в очередной раз стала голосом разума, раз разум Веры по-прежнему молчал. Подруга настаивала признаться во всем, но страх привязаться сменился страхом потерять Илью, поэтому Вера свернула на тревожную дорожку вечного обмана. Стоило сделать несколько шагов, как все начало запутываться, причем с каждым новым шагом все сильнее и туже. Момент, чтобы во всем признаться, то никак не находился, то и вовсе ускользал. И в конце концов стало слишком поздно. Слишком много страхов и мыслей, слишком мало действий.
– То есть медсестра ты все же настоящая? – спросил Илья, когда Вера закончила свой рассказ.
– А были сомнения? – Она отстранилась от Громова: в его объятиях было чертовски хорошо, но жарко, как в аду.
– Сначала нет, но потом, когда Санек мне все рассказал, я начал сомневаться во всем, что между нами было, – честно признался Илья.
– Но ты же сам видел, что меня знают все медсестры. И нашел мою страницу, потому что увидел мое имя на сайте больнички.
– Ну и что? Я решил, раз Нике удалось подговорить столько людей из клуба, то что ей стоит провернуть то же самое в больнице? Разве что денег побольше нужно будет.
Вера не удержалась и рассмеялась, услышав такую глупость.
– Конечно, так же легко взломать сайт больницы и подкупить столько медсестер и врачей. Ну хочешь я тебе фотки диплома покажу? Легче будет?
– Хочу!
Ей понадобилось некоторое время, чтобы найти в фотопленке лето нужного года, хоть оно было не так давно. Она показала Илье сначала свое довольное селфи с корочкой, а потом пару фоток внутренностей диплома.
– Но это не твой диплом, – улыбнулся Илья.
– В смысле не мой? А чей же?
– Вот, тут написано: Вероника Полынная, а ты Вера, – с наигранной серьезностью заявил Илья.
– Илюш, ты не поверишь… Вероника – это я. Вера – тоже я. Но вот Ника – это уже другой человек, не надо путать! – захихикала она.
– Да ладно? А я думал, что ты настолько крутая актриса, что и Ника – тоже ты, – подыграл Громов.
– Ага, сейчас парик и цветные линзы из сумочки достану.
В итоге они решили, что у них впереди еще бесконечно много времени, чтобы узнать друг друга лучше, хотя все же оставалась одна деталь, которой недоставало, чтобы Илья смог сложить пазл последних месяцев своей жизни. И вернуть эту деталь на место он хотел как можно скорее.
– А Ника тебе не говорила, зачем она вообще решила все это затеять? – осторожно начал Громов. После разговоров с Саньком и Никой он догадывался о ее мотивах, но не понимал, знает ли Вера об одном очень неприятном факте из его прошлого, запустившем весь этот водоворот событий.
– Говорила, – кивнула она. – Сказала, что ее бывший – «редкостная козлина-изменник», это прямая ее цитата.
– Ты это сейчас серьезно?
– Ага.
– И ты, зная все это, все равно решила, что я именно тот, кто тебе нужен?
– Не совсем. В клубе мне показалось, что ты настоящий
